В отсутствие мужчин все вели себя раскованно. И это было заразительно. Мы смеялись над тем, как утопаем в грязи неподобающим для приличных дам образом. Женщины запевали свои песни-переклички: вопрос – ответ. Если я узнавала мотив, то присоединялась к ним. Миссия отца была успешной по крайней мере в одном отношении: конголезцы полюбили нашу музыку. Они творили чудеса с «Воинами Христа» на собственном языке. Даже самая печальная христианская песнь «Никто не знает бед моих» звучала у них живо и оптимистично, в такт шагам: «Нани озе мпаси зазо! Нани озе мпаси!» Бед мы натерпелись свыше всякой меры, но сейчас, когда брели под проливным дождем, стекавшим с кончиков наших волос, создавалось ощущение, будто все вместе отправляемся туда, где нас ждет большое приключение. Горе нашей собственной семьи, семьи Прайсов, словно осталось в далеком прошлом, о котором нам больше не надо думать. Только один раз я поймала себя на том, что озираюсь в поисках Руфи-Майи, чтобы убедиться, что ей тепло и не нужно надеть на нее сверху еще и мою рубашку. И сразу с удивлением вспомнила: Руфи-Майи больше нет! Это было очень просто: мы идем по дороге, а ее с нами нет.
Мысли мои бродили по широкому кругу, пока не натолкнулись на Анатоля. Меня одолевали некие особые мысли, которыми очень хотелось поделиться именно с ним. Например, что пасть зеленой мамбы внутри небесно-голубая. И мы рассы́пали по полу золу, чтобы, как Даниил, найти на ней следы, которые в нашем случае оказались шестипалыми, – об этом я никому не рассказывала. Анатолю, так же, как и нам, было теперь небезопасно оставаться в Киланге. А может, и никому не было там безопасно теперь, когда многое перевернулось с ног на голову. С какой целью собирался митинг в Булунгу? Кем был тот таинственный человек, кого Ада видела в хибаре Аксельрута, когда тот высмеивал приказы президента Эйзенхауэра? Неужели они действительно задумали убить Лумумбу? Идя по лесу, мы слышали ружейные выстрелы где-то вдали, но никто из женщин не проронил об этом ни слова, поэтому мы тоже молчали.
Дорога тянулась вдоль реки Куилу, вверх по ее течению. За год, проведенный в Киланге, я привыкла считать, что цивилизация находится к югу от нас, поскольку именно туда плыли лодки, направлявшиеся в Баннингвиль. Но, пешком покидая деревню, мама расспросила соседей, какая дорога ведет в Леопольдвиль, и они ответили, что нужно двигаться вверх по течению. За два дня мы дойдем до Булунгу. Там тропа вольется в большую дорогу, ведущую по суше на запад, к столице. Соседки добавили, что по ней ездят грузовики и, наверное, кто-нибудь нас подвезет. Мама поинтересовалась у женщин, ходили ли они когда-нибудь по дороге в Леопольдвиль. Женщины переглянулись, удивившись такому странному вопросу. Нет. Им нет нужды ходить туда. Но они не сомневались, что путешествие доставит нам удовольствие.
На самом деле в обуви, набитой грязью, и одежде, превратившейся в слизь, никакого удовольствия не было. Москиты, впавшие в спячку во время засухи, теперь вылупились и взлетали с лесного настила такими плотными тучами, что забивали нам рты и носы. Я научилась втягивать губы и медленно вдыхать сквозь зубы, чтобы не задохнуться от них. Покрыв наши руки и лица красными рубцами, они забирались под рукава и жалили подмышки. Мы постоянно чесались. И как бы мы ни разгоняли москитов, с земли, словно столбы дыма, их поднималось еще больше, они постоянно летели впереди нас, внушая ужас. Так, шаг за шагом, мы продвинулись за один день дальше, чем могли бы представить.