Библия ядоносного дерева

Если ты – глаза, глядящие из листвы деревьев на то, как мы уходим из Киланги, какое суждение ты нам вынесешь? Видит Бог, даже сейчас, через тридцать лет, я отчаянно хочу получить твое прощение. Но ты – это кто? Маленький погребальный холмик посредине огорода Натана, который давно зарос лианами и цветами на радость насекомым и детям? Это теперь ты? Или ты, как прежде, моя плоть и кровь, мой последыш? Или ты – плоть Африки? Как можно это различить, когда две реки слились в одну? Попробуй вообразить то, чего никогда не было: нашу семью без Африки или Африку без нас. Посмотри, что сталось с твоими сестрами. Каждая выбрала собственный, отличный от других путь проживания нашей истории. Кто-то его находит. Многие люди – нет. Но кто из нас без греха? Не думаю, что мне дано решать, куда кидать камни, я лишь продолжаю оплакивать свои утраты, стараясь нести следы подошв на спине с тем же достоинством, с каким Конго несет свои.

Мой маленький звереныш, мои глаза, мое любимое украденное яйцо. Послушай. Жить – значит быть отмеченным. Жить – значит меняться, обретать слова для повествования своей истории, и это единственное празднество, какое дано нам, смертным. В полнейшей тишине, честно говоря, я нашла только скорбь.

Что мы унесли с собой

Лия Прайс

Булунгу, конец сезона дождей, 1961

Мы взяли с собой лишь то, что могли унести на себе. Мама ни разу не оглянулась. Не знаю, что бы с нами было, если бы не дочери мамы Мванзы, которые догнали нас с апельсинами и оплетенной бутылью воды. Они понимали, что мы будем изнывать от жажды, даже притом что дождь колотил по нашим плечам и спинам, пробираясь холодом через кожу, и не хотели этого допустить. То ли такого дождя прежде не было, то ли мы забыли. Уже через несколько часов после того, как разразилась гроза, иссохшая дорога, тянувшаяся через нашу деревню, превратилась в стремительный поток грязи, кроваво-красный, пульсирующий, как артерия. О том, чтобы идти по нему, не могло быть и речи, да и на травяной обочине мы едва удерживались на ногах. Еще вчера мы последний зуб отдали бы за хороший дождь, а теперь возмущались, досадуя на этот потоп. Если бы у нас была лодка, мы смогли бы доплыть по волнам до самого Леопольдвиля. Вот вам Конго: либо голод, либо потоп. Дождь не прекращался на протяжении всего нашего пути.

К концу дня, продолжая устало тащиться вперед, мы заметили впереди светившееся сквозь пелену дождя яркое соцветие красок. Я разглядела огромное розовое скопление звезд на широкой попе мамы Боанды. Это мама Боанда, мама Ло и несколько других женщин сгрудились у дороги под гигантскими листьями бегонии, чтобы переждать яростный ливень. Они жестами поманили нас к себе, и мы, одуревшие от дождя, присоединились к ним. Трудно поверить, что вода на земле может быть такой непреклонной. Я выставила ладонь из-под укрытия и смотрела, как она исчезает в моей руке. Ровный непрерывный шум, стоявший в голове, сбивал нас в группу под маленьким укрытием из листьев. Вдыхая арахисово-маниоковый аромат «мам», я витала мыслями где-то далеко. С торчащих вверх кончиков волос мамы Боанды, как из крохотных протекающих шлангов, капала вода.

Когда потоп уменьшился до просто ливня, мы вместе продолжили путь. Женщины на головах несли в Булунгу обернутые листьями тюки с маниоком и чем-то еще – еду для мужей, как они объяснили. Там должен был состояться многолюдный политический митинг. Мама Ло прихватила и пальмовое масло на продажу. У нее на голове покачивалась огромная прямоугольная жестяная канистра, не мешавшая ей, однако, болтать со мной. Судя по всему, это не доставляло ей никаких неудобств, поэтому я тоже попробовала поставить на голову пластмассовую бутыль с водой. К удивлению, я обнаружила, что могу нести ее на голове, если придерживать одной рукой. В Конго я не уставала постоянно изумляться – чего только не носили местные женщины на головах, – но никогда не пробовала делать это сама. Неожиданное открытие: оказывается, я могу носить вещи так же, как здешние женщины! А через несколько миль пути я вообще перестала ощущать тяжесть у себя на голове.