Библия ядоносного дерева

– Господи, я даже не знала, что он переехал, – произнесла я. – Думала, он все это время околачивался вокруг нашей старой деревни.

– Нет, как я слышала, несколько лет отец продвигался вверх по реке Касаи, нигде ни с кем особо не подружившись. В Килангу, насколько мне известно, он не возвращался. У нас с Килангой до сих пор хорошие связи. Кое-кто из наших знакомых по-прежнему там живет. Но многие умерли.

– Кого ты имеешь в виду? Какие наши знакомые?

Честно говоря, я никого не могла припомнить. Мы уехали, Аксельрут уехал. Андердауны вернулись в Бельгию, да они там и не жили.

– Почему бы нам не поговорить об этом позднее? – предложила Лия. – В этом месте и без того много покойников.

Ну, с этим спорить не приходилось. Окончание нашей оплаченной экскурсии мы провели молча, двигаясь через древние осыпающиеся залы и стараясь не смотреть на фрагменты пожелтевших костей, встроенных в стены.

– Жемчуг вместо глаз блестит ^[130], – в какой-то момент произнесла Ада, это было точно в ее духе.

– Глубо́ко там отец лежит ^[131], – подхватила Лия.

Что это была за чертовщина? Разумеется, никакого жемчуга я нигде не видела. Между этими двумя всегда существовала какая-то странная, особая связь. Даже когда видеть друг друга не могут, одна прекрасно знает, о чем говорит другая, притом что больше никто вокруг ничего понять не может. Но я не позволяю, чтобы это выбивало меня из колеи. Я достаточно взрослый человек, чтобы ни от кого не зависеть и предаваться собственным приключениям. Я представила, как иду по старинному Абомейскому дворцу в своем бюстгальтере фирмы «Мейденформ»!

В незапамятные времена я немного завидовала Аде и Лие в том, что они близнецы. Но независимо от того, как одинаково, повзрослев, они стали выглядеть и говорить, вижу, что внутренне они отличаются друг от друга, как день и ночь. И я тоже отличаюсь, совсем по-иному, как Четвертое июля от обычного дня. Вот так мы и шли: ночь, день и Четвертое июля, и, пусть ненадолго, между нами был заключен мирный договор.

Однако все рушится. Между нами это происходит всегда, рано или поздно. Мы вышли в городок, чтобы выпить чего-нибудь прохладительного, отыскали приличное место, где можно было сесть на улице, за металлическим столиком, наблюдая, как мимо носятся собаки и велосипедисты, у всех без исключения на головах была поклажа. Кроме собак, разумеется. Мы выпили пива, это было приятно. Лия продолжила свой важный доклад о захолустной деревне нашего детства, о которой, по моему мнению, лучше было бы забыть. Я ждала той части, где должно было говориться, от чего умер папа, но торопить ее было бы невежливо. Я сняла солцнезащитные очки и стала обмахиваться картой Восточной Африки.

Лия считала по пальцам: мама Мванза по-прежнему в хорошей форме. Мама и папа Нгуза тоже. Папа Боанда потерял старшую жену, но у него есть Иба. Вождь теперь – сын папы Нду. Не старший Гбенье – его из деревни выгнали.

– Тот, кто украл твоего бушбока? – уточнила Ада.

– Да. Насколько я поняла, он постоянно всех задирал. Вождь из него получился бы никудышный. В общем, вождем стал второй сын, Кенге. Его я плохо помню. Папа Нду умер от воспалившейся раны.

– Какая жалость, – усмехнулась я. – Мой несостоявшийся муж.

– Могло быть и хуже, Рахиль, – произнесла Ада.

– Хуже и было, – заявила Лия.

Этого я не поняла, о чем и сказала. Лия меня проигнорировала.

– Нельсон женат, представляете? У него две дочери и трое сыновей. Мама Ло умерла; в деревне утверждают, будто ей было сто два года, но я сомневаюсь. Папы Кувудунду тоже нет, умер, уже давно. Уважение к нему сильно пошатнулось из-за того, что… он с нами сделал.

– Ты про змею? – спросила я.

Она глубоко вздохнула, посмотрела на небо и сказала:

– Я имею в виду всё.

Мы ждали, однако Лия барабанила пальцами по столу и вела себя так, словно рассказ завершен. Но потом добавила:

– Паскаль, разумеется, мертв. Уже давно. Его убили синие шлемы на дороге возле Булунгу.

Она отвернулась, но я заметила слезы у нее в глазах! Я пыталась вспомнить, кто все эти люди.

– Паскаль твой сын?

Ада сообщила мне, что я дебилка.

– Паскаль – друг нашего детства, в память о котором мы назвали своего сына. Он погиб восемнадцать лет назад, перед рождением моего Паскаля, когда мы жили в Бикоки. Я тебе, Рахиль, этого не рассказывала, поскольку у меня возникало ощущение, что тебе это безразлично. Его убили, когда ты жила в Йоханнесбурге.

– Паскаль наш друг? – спросила я. – Тот мальчик с дырками на штанах, с кем вы бегали вместе?