– Я инженер. Закончил Национальную высшую школу искусств и ремесел в Париже.
Это название Ава видела совсем недавно, когда фотографировала текст по французскому инженерному делу. Заводов во Франции было множество, и Ава надеялась найти какой-то изъян в производстве, который позволит сорвать планы нацистов во Франции.
Улыбка дрогнула на губах Отто.
– А вам знакомо это название.
– Это известный институт.
Он кивнул в знак признательности.
– Я специализировался в промышленной инженерии, так что вы должны понимать, почему я уехал, когда немцы пошли на Париж.
Конечно, Ава понимала – человека с подобной квалификацией немцы сразу бы отправили на военное производство. По крайней мере до той поры, пока всех евреев не лишили бы работы и не дислоцировали.
– Я пытался уговорить сестру поехать со мной, – продолжал Отто, – но мы с детства жили во Франции – отец переехал туда по работе, он тоже был инженером. – Мужчина вздохнул. – Франция стала нашим домом. Мне стоило посильнее надавить на Петру и ее семью и заставить их уехать вместе со мной.
Он покачал головой, словно пытаясь отогнать сожаление.
– Даже в Марселе я не чувствовал себя в безопасности, – рассказывал Отто. – Когда немцы ринулись через границу, посольства и кассы захлебнулись под натиском народа. Не сосчитать, сколько часов я провел в бесконечных очередях, засыпая, где стоял, не имея пищи. Но когда ты немецкий еврей, живущий во Франции… – Он цинично усмехнулся. – В итоге я купил поддельную выездную визу из Франции и транзитную визу из Испании в Португалию. Все прошло отлично, правда в Испании меня посадили в тюрьму, и я посидел там две недели, пока мой друг не подкупил охрану и не помог мне выйти на свободу. А приехав сюда, я снова погрузился в изматывающее ожидание. Один из немногих счастливчиков, которым удалось бежать… – Он то ли закашлялся, то ли рассмеялся. – Нацисты забрали у нас все. – Морщины горя прочертили его лицо, плечи покорно опустились, забытая трубка повисла в расслабленных пальцах. – Мы лишились семей, мы лишились домов – их отдали нашим наветчикам, мы лишились работы, мы не знаем, что нас ждет, и все наши пожитки можем унести в чемодане или на спине. Нам удалось бежать от них, но они исправно продолжают нас уничтожать.
Ава покачала головой.
– Нет.
Отто посмотрел на нее с недоверием.
– У меня было много денег и высокое положение. Меня встречали с почтением, куда бы я ни пришел. А теперь я… ничто.
– Неправда, – горячо возразила Ава. – Теперь вам есть кому рассказать вашу историю. Есть такие люди, как Итан, которые, пусть их средства и ограничены, умудряются отправлять вас в безопасные места. Есть такие люди, как я, которые фотографируют ваши книги, ваши письма, ваши документы и ваши жизни, чтобы сделать их достоянием истории, чтобы Гитлеру не удалось стереть с лица земли ни одного из вас. Ему не удастся вас уничтожить.
В глазах Отто, смотревших на нее, что-то загорелось.
– Каждое поколение боится, что следующее уничтожит этот мир. – Он толкнул конверт обратно к Аве. – Но я верю, что вам, возможно, удастся его спасти.
Ава помедлила, прежде чем взять конверт.
– Пусть история Петры никогда не забудется, потому что я думаю, что ее уже нет с нами. – Отто сглотнул, задумался на несколько мгновений и вытащил из кармана еще один конверт, на этот раз белый и чистый. – Я смогу раздобыть вам еще газет, но пока это все, что есть.
– Спасибо за то, что доверились мне, – сказала Ава, бережно принимая оба конверта.
– Спасибо за понимание, – кивнул Отто, встал и ушел, оставив после себя благоуханное облако серого дыма.
Искушение вытащить из сумочки письмо Отто и прочитать его на ходу было почти нестерпимым – его драгоценное для владельца содержание автоматически стало драгоценным и для Авы, – но она призвала на помощь терпение и не трогала письмо до следующего дня, когда оказалась в посольстве, в большом зале для совещаний.
В свое время в Библиотеке Конгресса через ее руки прошли многие важные и ценные издания: средневековый трактат тринадцатого века по медицине и целительным свойствам камней, написанный выцветшими чернилами по пожелтевшему, в коричневых пятнах, пергаменту; «Федералист» восемнадцатого века с изящной подписью Элизы Гамильтон наверху – этот сборник из своей личной коллекции Томас Джефферсон продал библиотеке после того, как пожар уничтожил часть фондов. Ава даже держала в руках хранящийся в библиотеке экземпляр гуттенберговской Библии.
И вот, с неменьшим почтением, она извлекла из конверта письмо Петры и положила его на стол перед собой.