Библиотечный шпион

За те недели, что Манон давала приют Саре и Ною, на ее бледные щеки вернулось немного румянца, и даже улыбка иногда касалась ее глаз. Зрелище этих проблесков мимолетной радости было схоже с лучами солнца, прорывающимися сквозь пелену облаков. Да, Элейн пришлось снова привыкать к спартанским условиям на складе, но, видя перемены в Манон, она радовалась, что пожертвовала своим комфортом. Среди окружающей серости и боли такие моменты становились настоящим праздником.

Ноябрьский холод сменился декабрьским морозом, и окутанной скорбью Элейн эти темные дни казались еще безотраднее, чем обычно. Да, работа отвлекала ее, но ничто не могло заполнить пустоту, образовавшуюся после смерти Жозефа.

На следующий день должен был начаться Праздник света, который отмечался в честь Девы Марии, в семнадцатом веке спасшей Лион от чумы. С тех пор каждый год проводилась процессия в знак благодарности Богоматери Лионской. Элейн вспомнила, как однажды, еще до нацистской оккупации, они с Жозефом приехали в Лион в отпуск как раз в декабре. Берега реки сверкали тысячами огней, а продавцы зазывали прохожих отведать крепкого кофе и жареной картошки, насыпанной в бумажные кульки. Она блестела кристалликами соли и дымилась, если разломить ее напополам.

На другом берегу Роны толпились друг поверх друга дома в пастельных оттенках розового, желтого и голубого, а на самом верху, на базилике Нотр-дам-де-Фурвьер, возвышалась горделивая фигура Девы. Жозеф обнимал Элейн, окутывая своим теплом, и пряный запах его одеколона казался ей особенно уютным.

И тут первый залп фейерверка взлетел в небо и осыпался вниз, отражаясь в беспокойных водах реки. Снова и снова сверкали искры, оставляя после себя дым, подчеркивая, как незыблемо стоит Дева, глядя вниз на город и охраняя его.

Элейн пыталась удержать это воспоминание, но оно ускользало, как клубы дыма после фейерверка той давней ночью.

Такие праздники остались в прошлой жизни, а уютные моменты с Жозефом – и того дальше. Элейн даже задавалась вопросом, скольким людям пришло в голову, что Богоматерь Лионская покинула некогда священный город, оставив его жителей на растерзание голоду и страху под сенью кроваво-красного нацистского флага? Сколькие из них, оплакивая потерю любимых, как Элейн оплакивала Жозефа, решили, что навсегда лишились милости Девы?

Но ее ждала работа. Мысль о предстоящем задании вырвала ее из грез, взгляд на часы подтвердил, что уже почти 9:15 – время, когда «Радио Лондр» начинало передачу из Лондона.

Изящные часики фирмы LIP, производившей часы с начала девятнадцатого века, с квадратным позолоченным циферблатом и тисненым кожаным ремешком были подарком от Жозефа на свадьбу. До недавнего времени Элейн надевала их только по случаю, как украшение к соответствующему наряду, а в остальное время бережно хранила в коробочке.

А теперь из эффектного аксессуара они стали ее постоянным спутником. Жозеф думал о ней, выбирая этот подарок, она помнила, как нежно его пальцы скользнули по ремешку, когда он застегнул часы у нее на запястье в первый раз, как горделиво он улыбался, когда она их надевала, – и от осознания всего этого у нее становилось легче и теплее на душе.

Стрелки на квадратном циферблате встали ровно на 9:15.

Элейн наклонилась над столом и начала вращать регуляторы настройки. Правда, неважно, насколько точно бегунок вставал на нужное деление, передача сопровождалась тонким назойливым воем – таким подлым образом правительство Виши пыталось заглушить сообщения из Лондона после того, как стало понятно, что оно не в силах запретить людям слушать радио.

– Ici Londres, – произнес голос, достаточно звучный, чтобы перекрыть настырное завывание, – прежде чем мы начнем, прослушайте личные сообщения.

Элейн выпрямилась, занеся ручку над бумагой, готовая записывать. «Личные сообщения» звучали как поток бессвязной чепухи, но они содержали важную информацию для Сопротивления – некоторые предназначались для их типографии, издающей «Комба», остальные для других групп, а некоторые в самом деле являлись бессмыслицей, вставленной специально, чтобы запутать врага и не дать взломать код.

«Жан носит длинные усы», «Кошки вышли на лавандовое поле», «Бабуля нашла большую морковку», и прочее, и прочее. Только Антуан и Марсель знали ключ к этим посланиям и могли вычленить из них осмысленную информацию. Затем последовала обычная передача, в которой вскрывалась и осуждалась ложь, которую сообщали немецкие источники. Эта излагаемая в открытую информация являлась основой для статей в подпольных газетах, она не только противостояла дезинформации и пропаганде, но и работала на привлечение граждан в ряды Сопротивления. В последних номерах звучал призыв взглянуть на пример Корсики, которая, при поддержке Союзников, восстала и после двадцатипятидневного сражения была освобождена. Корсика стала маяком в бушующем море, лучом света во тьме, не дающим упасть в бездну отчаяния. Раз удалось вырвать из хватки Гитлера Корсику, то удастся и Францию.