Библиотечный шпион

– Я могу отнести, – сказал он. Марсель несколько мгновений задумчиво смотрел на него.

– Нужно закончить с этой платой в течение часа, чтобы я мог набрать оттиск для завтрашнего тиража сегодня.

Подразумевалось, что это под силу только Жану. Элейн все еще не приспособилась к незнакомой клавиатуре и печатала точно не с той скоростью, которая требовалась для того, чтобы вовремя запустить станок.

– Вот и не надо глупостей, это займет всего несколько минут. – Элейн поднялась и надела пальто, прежде чем Жан успел возразить. – Я вернусь раньше, чем ты закончишь.

За прошедшие месяцы они сблизились достаточно, чтобы мужчины взяли на себя роль защитников Элейн, особенно после смерти Жозефа: они долго после этого обращались с ней, словно она – это вторая Жозетта, готовая в любой момент впасть в истерику. Они постоянно заботились о ней и пытались уберечь – от ареста, подозрений со стороны нацистов или как сейчас – от необходимости выходить на пронизывающий декабрьский ветер.

Элейн перевязала стопку веревкой и спрятала в потайное дно корзинки.

– Я вернусь как раз, когда надо будет проверить печатную плату.

– У тебя самые острые глаза из нас всех, – сказал Жан, всегда щедрый на похвалу.

Дружески помахав на прощание, Элейн выскользнула со склада – и задохнулась от безжалостного ветра. Чем холоднее становилось на улице, тем тяжелее приходилось телу, и без того истощенному и по-прежнему не получающему достаточно пищи, удерживать тепло.

Они делали все, что могли, для подполья, для бесконечной битвы с захватчиками. От Элейн сейчас требовалось только отнести газеты и не попасться на глаза нацистам.

Ледяной ветер хлестнул ее по лицу, обжег кончик носа и высек слезы из глаз. Она прищурилась так, чтобы защитить глаза и все-таки видеть узкую щель улицы впереди и не врезаться случайно в стену или не споткнуться о бордюр тротуара. Легче сказать, чем сделать, когда все происходит в кромешных зимних сумерках. Трамваи не ходили после нападения, которое днем совершило Сопротивление, поэтому Элейн не оставалось ничего иного, как идти пешком, и значит, если она задержится с доставкой газет, это не ее вина.

Подгоняемая порывами ветра, она побежала к условленному дому на окраине Круа-Рус. Во дворе было пусто и темно, как и полагается зимой. Голые ветви деревьев, лишенные листьев, торчали как кости на фоне серого неба, которое отражалось в Роне и топило мир в отсутствии красок.

Коридор, в котором висели почтовые ящики, освещался скудно, и только слабый отсвет падал на остальное пространство. В углу двора стоял деревянный ящик, который могли использовать для переноски вещей или чтобы забраться на него и заглянуть в окно. Он пробыл здесь так долго, что от времени стал черным, покрылся толстым слоем грязи, и стенки у него просели внутрь. Элейн скользнула в густую тень у стены, приподняла ящик, открыв пятачок сухой земли, и осторожно положила туда газеты. Опустив ящик, она обнаружила, что заляпала пальцы влажной, противной черно-зеленой сгнившей массой, и изо всех сил начала тереть руки.

Вокруг царило запустение – облупившиеся стены, ниша с одной-единственной лампочкой, засиженной мотыльками. Вдали что-то щелкнуло – и свет погас, окутав Элейн темнотой, в которой она сразу потеряла все ориентиры. Она осталась одна в бесконечной ледяной пустоте.

Необъятная, невыносимая печаль переполнила ее, не оставляя ни крохи тепла или жизни внутри. Пустынный двор стал идеальным отражением ее души, вместившим всю агонию, всю боль, все ее горе. На ощупь Элейн выбралась на улицу и жадно вдохнула ледяной воздух, который сразу обжег ей легкие. Больше по привычке, чем сознательно, она поднесла часы к глазам и обнаружила, что время подошло к восьми.

Она успеет к началу вещания «Радио Лондр», если поторопится. Возможно, появятся новые детали касательно спасения Сары и Ноя.

Эта мысль привела ее чувство в мгновение ока, словно щенка выдернули из воды.

– Стоять.

Элейн повернулась и очутилась нос к носу с немецким офицером.

– Что вы тут делаете? – требовательно спросил он по-французски.

– Приходила в гости к подруге. – Слова сорвались у нее с губ быстрее, чем она успела их осознать.

– К подруге. – Прищуренные глаза офицера блестели в темноте злобно и беспощадно. – В этом здании никого не осталось, всех жильцов арестовали сегодня днем.

– Это объясняет, почему я не застала свою подругу, – как ни в чем не бывало заметила Элейн, хотя сердце у нее бешено колотилось. – Что они натворили, что их всех арестовали?

Но уже произнося эти слова, она поняла ответ. Волосы зашевелились у нее на голове от ужаса, все существо завопило, приказывая бежать. Несколько месяцев назад она, возможно, так бы и сделала – до того, как Корсика одержала победу и вырвалась на свободу из хватки нацистов. А теперь немцы стреляли без предупреждения, заливая улицы кровью, всеми способами показывая решимость удержать Францию под своей пятой.

Офицер позвал кого-то по-немецки. Солдат, совсем мальчишка, еще наверняка даже не брившийся, выдвинулся из тени позади идеально круглого пятна от уличного фонаря.