Библиотечный шпион

У Элейн голова пошла кругом от попыток представить, как в камере такого размера можно стоять вдевятером, не говоря уж о том, чтобы лежать.

– И как же они спят? – наконец спросила она.

– Посменно.

Тело сзади дарило немного тепла, и пиджак, который, к счастью, у Элейн не отобрали, служил хоть какой-то прослойкой между ее торчащими бедренными костями и неумолимым полом. Но ей было не до отдыха. И она не могла сомкнуть глаз не из-за голода, терзающего ее внутренности, не из-за надоедливых насекомых, ползающих по телу, и даже не из-за постоянного воя сирены, а потому что лицом к лицу столкнулась с условиями, в которых в Монлюке жил Жозеф.

В коридоре гуляло зловещее эхо всхлипываний и рыданий, Элейн лежала одинокая, отчаявшаяся, и тем не менее ощущала едва появившуюся ниточку, еще крепче связавшую ее с мужем. И как же она обрадовалась, вспоминая, как не раз ложилась спать голодной, чтобы послать ему лишнюю корку хлеба или скрюченную брюкву или даже яйцо – если, конечно, это угощение доходило до адресата. Но она не могла позволить себе сомневаться, иначе ее накрывало такое черное отчаяние, такая боль, что она с трудом могла вздохнуть.

Это была долгая ночь…

Наконец резкий стук дубинкой по металлической двери наполнил маленькую камеру звоном и вырвал Элейн из сна, и ее вместе с соседками повели на утренние гигиенические процедуры. Мутными от усталости глазами она разглядела длинную раковину, тянувшуюся вдоль задней стены тюрьмы и похожую на кормушку для животных. Там им досталось по пригоршне воды, такой ледяной, что перехватывало дыхание. Самые опытные заключенные умываться не стали, а собрали воду в ладони, чтобы напиться. Глядя на них, Элейн осознала, как у нее пересохло в горле, и принялась слизывать капли с собственных губ.

Соседки по камере больше не пытались с ней заговаривать, да и она сама не стремилась завести беседу. Чем меньше ты знал о других, а они о тебе, тем безопаснее было для всех.

Какое-то неопределенное время спустя дверь камеры распахнулась, и на пороге появился тщедушный конвоир – какими же жалкими считали местных узников, что оставляли подобную охрану?

– Элейн Руссо, – рявкнул он. – На выход.

Ее соседки опустили глаза, демонстрируя, что никак с ней не связаны. Элейн их не винила – она поступила так же, когда увидела их.

Мурашки побежали у нее по телу при воспоминании о словах Этьена о том, что людей без багажа убивают, а тех, что с багажом, отправляют в трудовые лагеря, как поступили с Жозефом. Но откуда багаж у заключенных? И Элейн поняла, что багаж – это просто кодовое слово, обозначающее смерть или жизнь.

Ее снова начало трясти, эта нервная энергичность поднималась из самой глубины ее существа, и ей пришлось стиснуть зубы, чтобы унять дрожь.

– Куда вы меня ведете? – требовательно и вызывающе спросила она. Конвоир молча вывел ее под открытое небо, обложенное толстыми серыми облаками, из которых сыпался дождь. Ноги не слушались Элейн, колени подгибались. Сводящая с ума неизвестность расстилалась перед ней, и в груди теснился молчаливый крик.

Элейн снова усадили в «ситроен», на этот раз с еще одним заключенным, мужчиной с покрытым синяками лицом. Голова у него упала на грудь, темные волосы свешивались на лоб, и закрытое пространство быстро наполнилось нездоровым запахом немытого тела. Потом Элейн заметила рану у него на кончике пальца, воспаленное красное пятно на месте ногтя. Мужчина шевельнул рукой, и Элейн поняла, что все пальцы выглядят одинаково – все ногти на них были жестоко выдраны. Желчь подступила к горлу Элейн, но она проглотила ее обратно. Во рту у нее остался странный металлический привкус, совершенно непривычный, но каким-то образом она узнала его – привкус ужаса.

Она не представляла, сколько они ехали, знакомые городские пейзажи смазывались в единообразную тошнотворную мешанину. Но здание, к которому они свернули на авеню Бертело – école de Santé Militaire, – Элейн узнала. Здесь раньше располагалась военно-медицинская школа, а теперь – штаб-квартира гестапо.

Сколько оставалось сил, Элейн сдерживалась, чтобы не смотреть на искалеченную руку мужчины. Ее могла ожидать та же участь. Она видела в газете рассказы о том, как гестапо вырывает у людей их секреты, и жестокость нацистов не поддавалась описанию.

И Жозеф прошел той же тропой, сквозь мрак неизвестности, по бритвенному лезвию между страхом и неопределенностью.

Хватит ли у нее сил выдержать пытки? Или она окажется слабым звеном и обречет своих собратьев по Сопротивлению на ту же участь? Однажды она пыталась представить, каково это, когда тебя пытают, но и в самых ужасных кошмарах она не испытывала такого разъедающего ужаса, как сейчас.

В своем воображении она высоко держала голову и прямо – спину. Но в реальности колени у нее подкашивались, а все внутренности свело от страха.