Библиотека плавательного бассейна

В метро, по дороге домой, я продолжал читать «Вальмут». Эту серо-белую книжку из Классической серии издательства «Пингвин» дал мне почитать Джеймс. От ее жестких страниц, покрытых бурыми пятнами, слегка попахивало потерянным временем. На портрете автора — эскизе, выполненном Огастесом Джоном[46], и на цене — три шиллинга шесть пенсов[47], — указанной в красном квадратике на обложке, остались розовато-лиловые круги от мокрых бокалов. Тем не менее мне было велено очень аккуратно обращаться с книжкой, в которую вошли также «Надменный ниггер» и «О чудачествах кардинала Пирелли». Джеймс, помешанный на Фербанке[48], только из любви ко мне разрешил вынести из дома эту ничем не примечательную с виду старую книжонку, на форзаце которой стояла нелепая подпись «О. де В. Грин». Презирая рядовых поклонников Фербанка, Джеймс заявлял, что относится к своему любимому писателю очень серьезно. Я долго откладывал чтение с ребячливым упрямством человека, никогда не следующего неоднократным настоятельным рекомендациям, и до недавних пор считал Фербанка в высшей степени легковесным и глупым автором. А потом с удивлением обнаружил, насколько он сложен, остроумен и беспощаден. Персонажи оказались чрезвычайно капризными и сумасбродными, но сам роман явно был написан отстраненно и жестко.

Я понял, что никак не смогу охватить его умом, пока не прочту раза два или три, но для начала было ясно одно: жители курортного городка Вальмут считали тамошний климат настолько благотворным, что доживали до глубокой старости. Леди Парвьюла де Панзуст (это имя я уже слышал от Джеймса, не раз упоминавшего его в разговоре с одним из членов «Корри») надеялась установить некие отношения с возмужалым юным батраком Дэвидом Туком и просила миссис Яджнавалкья, чернокожую массажистку, помочь устроить свидание. «Он жутко разборчивый», — уверяла столетнюю знатную даму миссис Ядж. Большей частью диалог представлял собой нечто вроде абсурда с развитой системой флексий, но при этом возникала дразнящая надежда на то, что после более внимательного прочтения текст наполнится ускользающим скрытым смыслом. Сама миссис Ядж говорила на замечательном негритянском пиджине[49], пересыпая свою речь и более экзотическими оборотами. «О Аллах ла Илаха! — увещевала она взволнованную леди Павьюлу. — Моя сказать твоя, какая девиз рода Яджнавалкья? Какая она уже тыщу и тыщу годов? Это есть бджопти. Бджопти! А што значит бджопти? Это значит благоразумие. Тс-с-с-с-с-с-с-с-с-с-с-с-с-с-с-с-с-с-с-с-с-с-с-с-с-с-с!»

Это «Тс» было таким долгим, что я даже негромко произнес его вслух, дабы выяснить, как оно прозвучит.

— Помолчи, Дэмион, — сказала своему маленькому сынишке женщина, сидевшая напротив. — Видишь, джентльмен пытается читать.

До дома я добрался часов в девять. В высокие незанавешенные окна на лестничной площадке все еще проникал фосфорический закатный свет, и лампочку можно было не включать. Медленно, неслышно поднимаясь по лестнице, я с удовольствием ощущал себя тайным владельцем всего дома и в то же время чувствовал нервную дрожь, возникающую, когда оказываешься в безлюдном месте перед наступлением темноты. Было нечто ностальгическое в таких весенних вечерах, воскрешавших в памяти убаюкивающую погруженность в мысли во время катания на лодке в сумерках и приятную усталость после возвращения в квартиру под самой крышей, где все окна нараспашку, но по-прежнему тепло.

Как ни странно, дверь в квартиру была чуть приоткрыта. Обычно я запирал ее, поскольку нередко (по крайней мере раньше) становился единственным жильцом дома: коммерсант, занимавший нижние этажи, часто ездил за границу. Да и Артур, как я порой видел, дверь захлопывал и проверял, закрыта ли она, проходя через прихожую. У меня даже сердце ёкнуло, когда я, осторожно, бесшумно открывая ее, услышал голос Артура, не обращавшегося ко мне — о моем приходе он явно не подозревал, — а негромко беседовавшего с кем-то другим. Происходящего не было видно за открытой дверью гостиной; свет оттуда падал на дальнюю часть прихожей.

Сначала я предположил, что Артур говорит по телефону, однако тут же вспомнил, что телефон он, по его словам, терпеть не может. На минуту мне стало нехорошо от мысли, что он меня каким-то образом обманывает — звонит кому-нибудь в мое отсутствие и начинает жить какой-то другой жизнью. Согласно некоему плану, я оставался в дураках; Артур вообще никого не убивал… Потом я услышал другой голос — высокий, как у девчонки, — услышал несколько односложных слов. Услышал Артура:

— Ага, наверно, он скоро придет.

Я кашлянул и вошел в комнату.

— Уилл, слава Богу! — сказал Артур и попытался подняться с дивана, но ему мешал мой большой, тяжелый альбом с фотографиями, раскрытый на коленях у него и у маленького мальчика, который сидел рядом, облокотившись на альбом, как на стол. Это был мой племянник Руперт.