Библиотека плавательного бассейна

Руперт не находил нужных слов дольше, чем я. К тому же он явно не знал, какое впечатление произведет. Больше всего ему хотелось преподнести приятный сюрприз: подняв голову и приоткрыв рот, он некоторое время молча таращился на меня, да и у Артура вид был весьма нерешительный. И вновь я вдруг оказался ответственным за других людей.

— Какая приятная неожиданность, Рупс, — сказал я. — Показываешь Артуру фотографии?

Я почти не сомневался, что стряслось нечто серьезное.

— Да, — ответил он, слегка смутившись. — Я решил сбежать из дома.

— Очень интересно, — сказал я, подойдя к дивану и взяв альбом. — А ты сообщил маме, куда собрался.

Обхватив руками тяжелый альбом в кожаном переплете с тиснением, я посмотрел на Руперта. Артур перехватил мой взгляд, нахмурился и неодобрительно фыркнул.

— Да брось ты, Уилл, — буркнул он.

Руперту было тогда шесть лет. От отца он унаследовал живой, практический ум, а от матери, моей сестры — тщеславие, хладнокровие, а также характерные для Беквитов золотистые волосы и румянец, так восхитившие во мне Рональда Стейнза. Гавин нравился мне всегда — вечно занятой рассеянный человек, который всё время, даже на званом ужине, думал о тонкостях раздела археологии, связанного с римским завоеванием Британии, то есть о своей работе и страсти, и который вряд ли имел какое-либо отношение к тому, что его сын — малыш в бриджах и короткой вышитой курточке, с кудрями, как у детей на картинах Миллея[50], — стал выглядеть так, словно собрался катать обруч в парке Кенсингтон-Гарденз. Отношение Филиппы к детям (Руперту и трехлетней дочке, Полли) было романтическим и довольно оригинальным, а Гавин предоставлял ей полную свободу действий, сосредоточивая всю свою отцовскую любовь на внезапных проявлениях щедрости, неожиданных угощениях и непредсказуемой склонности к прогулкам, которые нарушали спокойное, как в книжках с картинками, течение детской жизни в Ледброук-Гроув и пользовались заслуженной популярностью.

— Я оставил записку, — объяснил Руперт, встав и принявшись расхаживать по комнате. — Велел маме не волноваться. Она наверняка поймет, что всё это только к лучшему.

— Не знаю, не знаю, старина, — возразил я. — Мама, конечно, женщина весьма здравомыслящая, но время уже довольно позднее, и я не удивлюсь, если она за тебя немного волнуется. Ты сообщил ей, куда собрался?

— Нет, конечно. Это секрет. Я даже Полли ничего не сказал. Пришлось очень тщательно всё планировать.

Руперт поднял с пола пакет с эмблемой универмага «Харродз».

— Я принес поесть, — сказал он, вывалив на диван пару яблок, пачку печенья «Пингвин» и большой, неровно отрезанный кусок вареной свинины. — И карту захватил.

Из внутреннего кармана куртки он вытащил некий справочник, на глянцевой обложке которого его крупным округлым почерком — синей шариковой ручкой — было написано «Руперт Крофт-Паркер».

Я зашел в спальню и позвонил Филиппе. К телефону подошла служанка, судя по акценту — испанка. Прислуга у них надолго не задерживалась, и на месте Филиппы я бы уже задумался, почему так происходит. Она почти сразу взяла трубку другого аппарата.

— Алло, кто говорит?

— Филиппа, это я. Рупс у меня.

— Уилл, какого черта ты себя так ведешь? Ты хоть понимаешь, как я волнуюсь?

— Конечно — потому и звоню…

— Как он там? Что случилось?

— Насколько я понял, он сбежал из дома. Ты прочла его записку?

— Конечно нет, Уилл, не говори глупости, черт возьми. Он записок не оставляет. Ему всего шесть лет.

— Я уверен, что оставлял записки в шесть лет, а ведь был далеко не так умен, как Руперт.

— Речь идет о моем малютке, Уилл. — (Я едва не принялся напевать одноименную песенку группы «Фор Топс».) — Слушай-ка, я сейчас приеду.

— Хорошо. Но лучше подожди еще пару минут. Мы ведь толком поговорить не успели.

Я заметил, что в комнату вошел Руперт.

— Ты с мамой говоришь? — спросил он с серьезным видом.

Продолжая слушать Филиппу, я кивнул и подмигнул Руперту. Я сидел на краешке кровати. Он подошел, наклонился и потихоньку обнял меня сзади одной рукой.

— Поболтать с ним ты всегда успеешь, — заявила его мать. — Уже десятый час — ему давно спать пора. Мы должны были ужинать у Салмонов… Пришлось позвонить и сказать, что у нас кризис и мы не сможем приехать. Всё пошло наперекосяк.

— Если хочешь, я его привезу, — предложил я, вспомнив вдруг, что при Артуре принимать гостей не стоит.

— Нет, это займет слишком много времени. Я заеду на машине.

Не успел я предложить что-нибудь еще, как она повесила трубку.

— Мама заедет, да? — спросил Руперт, и на лице его отразилось недовольство, странным образом сменившееся облегчением.

— Будет через минуту, — подтвердил я в полной уверенности, что почти не ошибся.

Я рассеянно направился к выходу. Руперт, торопливо засеменив рядом, поднял голову и посмотрел на меня.

— Она очень сердится? — спросил он.

— Боюсь, старина, она немного не в духе. — У меня созрел план. — Слушай, ты ведь умеешь хранить тайну?

— Конечно умею, — сказал он, приняв очень важный вид.

— Ну так вот. В котором часу ты вышел из дома?

— Часов в шесть.

— А потом что ты сделал?