Билет на вчерашний трамвай

«Знаешь, сколько я таких, как ты, тут перевидала?»

«А мне по барабану. Я — не все!»

«Я тебя предупреждала…»

«Старая истеричка с ранним климаксом!»

«Я думала, ты умнее…»

«А я думала, ты головой думаешь, а не…»

Нитка, натянутая как струна, оборвалась.

Ирина моргнула.

«Стареешь, тётя, стареешь».

— А вам работать не пора? — спросила начальница, прищурившись.

— Уже идём! — улыбнулся ей Пашка.

И я с удивлением заметила, что от уголков Ирининых глаз вдруг разбежались лучики-морщинки. Абсолютно искренние. И стало понятно, что она — очень одинокая и очень несчастная.

— Иди, Павлик, тебя Алёша уже обыскался.

На меня она даже не взглянула. Только глаза её снова стали чёрными и чужими. Эта метаморфоза меня удивила.

— Пашкин, а у тебя с Иркой что? — спросила я, надеясь, что ошибаюсь.

— Дурочка, — обнял меня рыжий и подтолкнул к выходу. — Ирка мне как мать. Я тебе потом расскажу. Ты на неё не обижайся. Баба она хорошая. Одна, без мужа, двоих детей подняла. В Москву приехала — уличные туалеты мыла. А теперь под ней половина сетевых торговых точек города, вот так… У неё, кроме детей и Кямрана, никого нет. Ты прости её. Баба — она баба и есть. А Кямычу свитер отдай и рожу кирпичом сделай, поняла?

— Поняла.

Что ж тут непонятного?

Ещё через три дня, когда я с фальшивым интересом слушала, как потенциальная клиентка Юлия Матвеевна живописно описывает ощущения, которые причиняет ей запор, в офис вошёл субтильный блондин с причёской, как у Ди Каприо в роли Джека из «Титаника».

Я скользнула по нему взглядом и продолжила разговор. А когда через час обернулась, блондин все ещё сидел в офисе и о чем-то болтал с Кямраном. Я поймала на себе его взгляд и отклонилась на стуле назад — посмотреть, чем занят Пашка.

Мой рыжий друг мрачно ковырялся в носу, и я поняла, что он не в настроении.

Подняла телефонную трубку, набрала Пашкин номер. В его секции раздался звонок, и он сурово ответил:

— Павел Сергеевич слушает.

Я хихикнула и шёпотом спросила:

— Слушай, Павел Сергеевич, а кто это с Кямычем сидит?

— А, этот… Это Женька, Иркин сын. Иногда заходит мать навестить. Тут он вроде как замом её числится, зарплату получает, но по факту дома сидит. Говорят, у него проблемы с наркотой.

— У… Ишь ты… А с виду и не скажешь. Ладно, спасибо. Отбой.

Смешно, ей-богу! Сын и сожитель — ровесники. Представляю, что сказал бы мне мой Андрюшка, если б я в сорок два года вдруг притащила домой его сверстника и сказала:

— Знакомься, сын, это Вася. Он будет жить с нами. Можешь называть его папой.

Мама Стифлера, блин!

Я ухмыльнулась и направилась в сторону выхода — выкурить сигарету и выпить в буфете чашку кофе. Блондин торопливо попрощался с Кямычем и направился за мной.

Я, не оглядываясь, дошла до буфета, подошла к стойке и сказала:

— Один эспрессо, пожалуйста.

— Два. Двойных, — раздался сзади голос. Оборачиваться я не стала.

— Сто двадцать, — отрывисто бросила буфетчица, и на стойку быстро легла пятисотрублёвая купюра, которая тут же исчезла в её цепких пальцах.

— Меценатствуешь, Евгений? — не оборачиваясь, спросила я.

— Просто угощаю, Ксюша, — с нажимом на моё имя ответил сын начальницы.

Я отошла от стойки к столику. Женя сел напротив. Серые глаза смотрели на меня изучающе.

— Ну и как тебе тут?

— Нормально.

— Нравится?

— Безумно. Всю жизнь мечтала впаривать лохам «Лактофай-бер».

— Другого ответа и не ожидал. Ты ведь москвичка?

— Послушай, что ты ко мне привязался? — не выдержала я. — Не хватало Кямрана, теперь ещё ты!

Женя улыбнулся одними губами, с холодным интересом скользя по мне глазами. На мой взгляд, слишком бесцеремонно.

Почему-то расхотелось пить кофе. Я поставила чашку на стол, наклонилась к Женькиному лицу и прошипела:

— Рост — метр шестьдесят пять, грудь — второй размер, объем бёдер — девяносто четыре сантиметра, татуировка на моем плече означает: «Все мужики — козлы!» по-китайски, волосы на ногах и под мышками отсутствуют, а на рот даже не смотри! Я облегчила тебе задачу? Тогда до свиданья!

И я быстрым шагом отправилась на третий этаж курить. Так и знала, что встречу там Пашку. При виде меня он заулыбался во весь рот и запел:

— Одна на всех, мы за ценой не постои-и-им!

— Отвали! — рявкнула я, и улыбка сползла с его лица.

— Ксюх, ты что?

— Ничего. Ты вот мне только объясни: у меня что, на лбу написано: «Я — одинокая баба, и меня некому отыметь»? Да? Так какого хрена они все… Кямыч… Женя этот, блин… — Тут я не выдержала и пустила слезу.

Пашка прижал меня к себе и погладил по голове.

— Ну, тихо, тихо, маленькая… Тихо… Наплюй.

— Наплюй?! — Я подняла лицо от Пашкиного плеча и посмотрела ему в глаза. — Наплюй, да? На тебя не смотрят, как на мясо! Как на дырку какую-то! На тебя не смотрят так, будто на тебе ценник висит!

— Ксень, успокойся. Прими это как данность. Ну вот почему, например, никто так на нашу Веру Захаровну не смотрит? Потому что она похожа на самку Кинг-Конга. А ты у нас — красавица и королева! Как им ещё на тебя смотреть?

Я шмыгнула носом и засмеялась.

— Не трогай Захаровну. Знаешь, что такое женская солидарность?