Билет на вчерашний трамвай

— Чтоб тебя понос пробрал, ветошь ты старая… — грустно перебила меня Лелька. — Не могла заранее позвонить? Твой нежный сожитель уже сидит с Бумбой на кухне, сожрал у меня кастрюлю щей, ржёт страшным смехом, как Регина Дубовицкая, и собрался тут ночевать. Понимаешь? Но-че-вать! А что это значит? Молчи, не отвечай. Мне убить тебя хочется. Это значит, моя дорогая подружка, что я щас беру свою дочь, и мы с ней идём ночевать К ТЕБЕ! Понятно? Я с этими колхозными панками в одной квартире находиться отказываюсь.

Чего-то подобного я и ожидала.

— Иди. Я вам постелю.

— А куда ж ты денешся?

…Очень непросто вставать утром в семь часов, если накануне ты пил алкогольные напитки в компании Оли. И не просто пил, а напивался. Сознательно.

Ещё сложнее, чем встать в семь утра, — разбудить двоих четырёхлетних детей, накормить их йогуртами, одеть в пятьсот одёжек и отбуксировать в детский сад, который находится в… То есть в нескольких автобусных остановках от твоего дома.

Это подвиг, скажу честно.

При этом надо постараться выглядеть трезвой труженицей и порядочной матерью. Чтобы ни дети не пропалили, ни воспитательница.

На Лелю надежды никакой. Она сама никакая. Значит, быть мамой-обезьянкой сегодня придётся мне. И тащить двоих киндеров в садик, сохраняя при этом равновесие.

А почему я этому ни разу не удивлена? Не знаете? И я не знаю. Но косить-то надо…

Бужу, кормлю, одеваю детей. Параллельно капаю в глаза визин и закидываю в пасть пачку орбита. Выгляжу, как гуманоид, который всю ночь пил свекольный самогон, сидя в зарослях мяты. Но это лучшее, что я на тот момент могу из себя вылепить.

Запихиваю детей в битком набитый автобус, утрамбовываю их куда-то в угол и, повиснув на поручне, засыпаю…

— Мам… — слышу как сквозь вату голос сына. — Мам, а когда мне можно жениться?

Ну ты спросил, пацан… Маме щас как раз до таких глобальных вопросов…

— Когда хочешь, тогда и женись. Ответила и снова задремала.

— Ма-а-ам… — Сыну явно скучно. С Лелькиной Леркой он бы, может, и поговорил. Только я ей рот шарфом завязала. Не специально, честное слово. Поэтому Лерка молчит, а я отдуваюсь.

— Ну что опять?!

— Знаешь, я на Вике женюсь. На Игнатьевой.

Тут я резко трезвею, потому что вспоминаю девочку Вику Игнатьеву.

Сорок килограммов мяса в рыжих кудрях. Мини-Трахтенберг. Лошадка Анжела. Я Вике по пояс.

— Почему на Вике?! Ты ж на Лиле хотел жениться, ловелас в рейтузах! У Лили папа симпатичный и на джипе! Зачем тебе Вика, господи прости?!

На меня с интересом смотрит весь автобус. Им, поклонникам «Аншлага», смешно! Они видят похмельного гуманоида с двумя детьми, один из которых замотан шарфом по самые брови, а второй зачем-то хочет жениться. И смеются.

А мне не смешно. Мне почему-то сразу представляется, как в мою квартиру, выбив огромной ногой дверь, входит большая рыжая Годзилла и говорит: «А ну-ка, муженёк, давай твою мамашку на хрен ликвидируем экспрессом с балкона четвёртого этажа. Она у тебя в автобусах пьяная катается, в мужиках не разбирается и вообще похожа на имбецила». И мой сынок, глядя влюблёнными глазами на этого Кинг-Конга в юбке, отвечает: «Ну, конечно, Вика Игнатьева, моя жена возлюбленная, мы щас выкинем эту старую обезьяну из нашего семейного гнезда».

И молодожёны, улюлюкая, хватают меня за руки за ноги и кидают вниз с балкона…

В ушах у меня явственно стоял хруст моих костей.

— Почему на Вике?! — снова заорала я, наклонившись к сыну, насколько позволяла длина руки, которой я держалась за поручень. Отпустить его я не могла. Хотя автобус уже приближался к нашей остановке. По ходу, я возьму этот поручень с собой…

Сын моргнул. Раз. Другой. А потом вскинул подбородок, и ГРОМКО ответил:

— А ты видала, какие у Вики сиськи?! Больше, чем даже у тебя!

Занавес.

Из автобуса я вылетела пулей, волоча за собой сына и Лерку, а за спиной умирали от хохота пассажиры автобуса. Им смешно…

Когда я вернулась из сада, Лелька уже проснулась.

— Кофе будешь, пьянь? — спрашивает меня, а сама в кофеварку арабику сыплет. Полкило уже насыпала точно.

— Буду. — Я отбираю у Лельки банку с кофе. — На халяву и «Рама» — сливочное масло. Ты хоть посмотри, скока кофе нахре-начила.

— По фигу… — трёт красные глаза Лелька. — Щас попью — и к себе. Сдаётся мне, наши панки у меня дома погром устроили. Ты на работу попилишь, спать там завалишься, а мне грязищу возить полдня. Из-за тебя, между прочим.

Ага, спать я на работе завалюсь… Очень смешно.

Провожаю Лельку, смотрю на себя в зеркало, вздрагиваю и снова иду в ванну.

Заново умываться, краситься и заливать в глаза визин. Ибо с такой пластилиновой рожей идти на работу просто неприлично.

Дзынь!

Дорогая тётя, как ты исхудала… Кому, блин, не спится в полдевятого утра?!

С закрытыми глазами, потому что рожа в мыле, с пастью, набитой зубной пастой, по стенке ползу на звук телефона.

— Алло! — отвечаю в трубку, и зубная паста разлетается из моего рта по стенам кухни.

— Срочно ко мне!

И короткие гудки. Кто это был вообще? Я даже голос узнать не успела…

На ощупь нахожу полотенце для посуды, вытираю им глаза и смотрю на определитель номера. Лелька.