Билет на вчерашний трамвай

И закопают меня под заунывные звуки оркестра, и пьяный музыкант будет невпопад бить в медные тарелки…

Но я не умираю. Я мучаюсь две недели, а потом выздоравливаю.

И наступает Новый год. Болею вторую неделю.

Изредка мне звонят подруги, интересуются степенью моего трупного окоченения. Потом спрашивают, не принести ли мне аспирина, получают отрицательный ответ и уезжают к бойфрен-дам. А я болею дальше…

Но сегодня мне ещё не позвонил никто.

Кроме Генри…

Он вообще звонил часто. Но почему-то меня его звонки не раздражали. Нет, я не ждала их и вообще не вспоминала о нем между звонками. Но вдруг поймала себя на том, что не разговаривала по пять часов по телефону с тех пор, как училась в школе.

О чем можно говорить пять часов? А обо всем. Обо всем и ни о чем.

Иногда Генри приходил ко мне в гости и мы пили чай на кухне.

Он рассказывал, как они с Сашкой в детстве угнали у соседа ушастый «запорожец», а я улыбалась и перекусывала зубами нитку, которой пришивала пуговицу к его куртке.

Мне было с ним спокойно. Уютно. Хорошо мне было. Пару раз возникали мысли оставить его у себя на ночь, но я их тут же отгоняла. Я не хотела терять то, что у нас как-то незаметно складывалось.

У Димки были девушки. И немало.

У меня тоже были какие-то связи, из которых, как я надеялась, может со временем вырасти что-то большее, чем просто секс по субботам.

В общем, от добра добра не ищут. Радуйся тому, что имеешь, и не пытайся выкачать из этого больше, чем тебе дают. Жадность ещё ни до чего хорошего не доводила.

Дзынь-дзынь!

Открываю дверь.

На пороге стоит сугроб.

— Привет! — говорит сугроб и дышит на меня холодом.

— Привет, — говорю, — ты сок принёс?

— Принёс, — отвечает сугроб. И добавляет: — А яду нет. Кончился яд. — И без перехода: — Ой, какая ты убогая…

— Спасибо, — поджимаю губы и копаюсь в сугробе в поисках сока.

Сугроб подпрыгивает, фыркает и становится похож на человека, который принёс сок и плюшевого Деда Мороза.

— Дай! Дай! — тяну руки и отнимаю игрушку.

— Пошли чай пить, — пинает меня сзади человек-сугроб, и мы идём пить чай…

Дед Мороз стоит на столе, поёт и топает ножкой…

На улице — холодно. И дома холодно.

Только под одеялом тепло. И даже жарко.

Я в первый раз за всю последнюю неделю засыпаю спокойно. Я не кашляю, у меня нет температуры, и я прижимаю к себе Деда Мороза.

— Умирать не передумала? — слышу рядом голос и чувствую в нем улыбку.

Улыбаюсь в темноте и делаю вид, что сплю.

Все у нас будет хорошо

— Ксень, — Генри кинул в чашку два куска рафинада и пододвинул её ко мне, — останься у меня на ночь в пятницу.

Я отхлебнула горячий чай, сунула в рот конфету и ответила с набитым ртом:

— Ну на фига, Дим? Ты ж знаешь, я на подъем тяжёлая. А по пятницам у меня вообще настроения никакого нет.

Генри присел на корточки, положил голову мне на колени и посмотрел в глаза:

— Знаешь, такое ощущение, что я в Бирюлёво живу. Пешком же десять минут. А с пятницами мы, кажется, разобрались.

У тебя есть я. Я тебя даже люблю. Иногда. Ну, во всяком случае, делаю вид, что люблю. Не хочется тебя обижать…

— Говнюк.

— Ага. Зато твой. Ты себе завидовать должна. А не жалеть себя. У тебя ж теперь Генри есть. Вдумайся только: сам Дмитрий Николаевич Вербицкий оставил свои великие дела и, вместо того чтобы пить вкусную водку в компании славного своего друга Сашки, сидит у тебя на кухне и уговаривает пойти к нему в гости. Так везёт раз в жизни, да и то не каждому.

Я пошуршала фантиком от конфеты.

— Хорошо, я приду. Только пообещай, что в пятницу ты с Сашкой встречаться не будешь.

— А почему?

— Не прикидывайся шлангом! Знаю я эти ваши: «Ну че, Генри, по пивку?» — «Ну, давай, Сашок». А потом…

— А что потом? Потом я…

— Правильно. Начинаешь мне звонить и нести порожняк. А меня это…

— Бесит.

— Выбешивает, да. И ладно бы просто звонил, так ты ещё…

— Прихожу к тебе с цветами. Разве плохо?

— Отвратительно. Красные розы неудачно сочетаются с косыми глазами.

— Ты жестока, Ксеня.

— А ты отвратителен, когда пьян, Генри.

— И все равно ты меня любишь.

— Люблю. Только ты мне тут на чувствах не играй. Сегодня люблю, а завтра разлюблю.

— А вот и врёшь!

— А вот и нет!

— Придёшь в пятницу?

— Приду.

Димка чмокнул меня в коленку и поднялся.

— В ванну идёшь? Я тебе там пены напустил, камней каких-то накидал, для антуражу.

Я поставила пустую кружку на стол и протянула Димке

руку.

— Отнеси меня.

Димка легко поднял меня со стула.

— Что, туз перевешивает? Говорил я тебе, не жри конфеты бочками. Так и до парши недалеко.

— Какая ещё парша?

— Такая парша. На лишай похожая. Будешь у меня вся такая паршивая…

— Как ты?

— Я — паршивый?!

— Не то слово. Все, я в ванну. Бери табуретку, тащись ко мне, будем сидеть и разговоры разговаривать.

Генри отпустил мою руку и наклонился за табуреткой.

— Слушай, где у тебя выключатель находится? Такое ощущение, что ты три года молчала и только сейчас голос прорезался.

— О-о-о, Вербицкий, знаешь, какой у меня выключатель? Бери стул, дуй в ванную, там и покажу.

— Не, Ксень, это не выключатель. Это, наоборот, включатель. Типичная баба. В технике — ноль полный.

— Зато в другом — ас.

— В смысле — задница?