Билет на вчерашний трамвай

— Пошёл ты в пень, Генри! — Я бросила трубку. «Зайчушечка»! «Зайчушечка» — это значит шесть бутылок

пива. Просто «зайка» — это ещё пять. Самое худшее — стадия «моя малышка». Это уже пиво и водка, и это уже до воскресенья…

Зазвонил телефон.

— Что? — рявкнула я, одной рукой выдирая из волос шпильки.

— Малыш, ну не ругайся…

— Малыш?! — сделала стойку я. — Так, уже водка в ход пошла?

— Какая водка, Ксеня? Два пива с Сашком, екарный бабай… Я нажала на клавишу сброса звонка. Телефон мелодично

выключился. Я подошла к зеркалу, шмыгнула носом.

Екарный бабай — это хуже, это гораздо хуже «моей малышки»… Бабай — это цветы в четыре часа ночи, это крики под окнами: «Ксюша, прости мудака, я ж тебя люблю, пусти меня домой, очень в тубзик надо!», и это бессонная ночь.

Запищал домашний телефон. Не глядя на определитель, я выдернула его из розетки и полезла в аптечку за валерьянкой. Если я все рассчитала верно — действовать она начнёт как раз вовремя.

Плакать было бесполезно. Меня никто не заставлял влюбляться в Генри. Сама такого выбрала.

А какого — такого? Он запойный? Нет. Тащит вещи из дома? Нет. Приходит домой под утро в бабском халате с яйцом, продетым в нижнюю петлю, и говорит: «Отвали, я за гитарой зашёл»? Нет.

Так что тебе не нравится? Кто отводит по утрам в садик Андрюшку? Кто по субботам вылизывает всю мою квартиру? Кто, когда у меня начался артрит, воспалились все суставы и я дуром орала от боли, месяц носил в ванную и в туалет на руках? Кто на горбу таскал меня по врачам?

Кто оббивал пороги больниц, размахивая моим рентгеновским снимком и требуя выписать мне самое действенное лекарство?

Кто поставил меня на ноги, вопреки прогнозам районного ревматолога о том, что инвалидность мне практически обеспечена? Генри.

А его срывы по пятницам я возьму на себя.

Как он когда-то взял на себя мои.

Все у нас будет хорошо. Обязательно будет.

Вот только бы валерьянка поскорее подействовала…

В Москве бушует май. Он размахивает своими ярко-зелёными листьями и пахнет весной. На улицах уже появилась пыль…

Уличная пыль — это первый признак лета. Не замечали?

Иду по улице, гордо выпятив номинально существующую грудь, и смотрю по сторонам: вот грузин Гиви, который продаёт китайские трусы под железнодорожным мостом у станции метро «Дмитровская», кричит мне: «Привет, Ксюша!», вот знакомая продавщица из табачного киоска, завидев меня, уже протягивает в окошко две пачки «Золотой Явы», а вот чешет на работу Мартынов с неизменными сосисками в прозрачном пакете.

Догоняю Серёжку и шлёпаю его по плечу.

— Ваши документы?

Мартынов роняет сосиски, оборачивается, видит меня.

— О, приветики! Ты чего такая довольная?

Отрываю целлофановую ленточку с пачки сигарет и улыбаюсь.

— А что, должна быть веская причина? Я весну люблю. Я ж весенняя девочка.

Мартынов подбирает свой пакет с полуфабрикатами и смотрит с недоверием.

— Девочка? Ты себе не польстила?

— Дурак. Нет бы промолчать. Все равно я весну люблю. Мама наверняка подгадала моё зачатие. Знала, что мне приятно будет. Хотя могла бы меня и в мае родить. А то на мой день рождения вечно дождь и дерьмо собачье по улицам размазано. Апрель — это ещё не настоящая весна.

Серёжка останавливается у ларька, протягивает в окошко полтинник.

— Бутылку пепси и шоколадку вон ту. Иду по весенней улице, жую шоколадку. Жизнь налаживается!

Ровно в шесть вечера я закрыла дверь офиса и вышла на улицу. Подошла к дороге и, в ожидании зелёного человечка на светофоре, набрала номер Генри.

— Привет, а я уже освободилась. Ты где?

— Возле своего дома.

Настроение стремительно начало падать:

— С Сашкой?

— Нет, с Алексом.

— Пьете?

— Ксень, хватит, а? Просто стоим, разговариваем.

— Я ж пойму, Генри. Я ж за километр учую.

— Слушай, что ты как моя мама, а? Сказал: просто общаемся. Тебя у метро встретить?

— Через пятнадцать минут. И убираю телефон в карман.

На светофоре появился зелёный человечек, и я перешла на другую сторону.

За спиной посигналила машина и кто-то крикнул:

— Ксень!

Обернулась. В зелёном «вольво» сидел человек и улыбался.

Человека я опознала сразу. Витя. Виктор Шубин. Когда-то

давным-давно, лет эдак……. ну, не помню, сколько назад, мы с

Витей пытались изобразить что-то вроде бурного романа. Не изобразилось у нас ничего интересного, да и неинтересного тоже было мало. Мне тогда было лет пятнадцать, Шубину — около двадцати, и, кроме прогулок за ручку вокруг моего дома, лично мне больше ничего не было нужно. Желания Вити на тот момент меня интересовали меньше всего. Потом я вышла замуж, Шубин куда-то переехал, и до сегодняшнего дня я вообще о нем не вспоминала.

Я улыбнулась и подошла к машине.

— Боже мой, Витя… Ты что тут делаешь? Шубин кивнул головой в сторону автосервиса:

— Машину забирал. А ты тут что забыла? Я тоже кивнула головой в сторону сервиса.

— Я там работаю. Офис в закутке одном снимаем. Ты как сам-то?

За Витей отчаянно засигналила машина, и он торопливо бросил:

— Стой тут, сейчас я развернусь, подхвачу тебя, съездим, посидим где-нибудь.

И, не дожидаясь моего ответа, лихо рванул с места, оставив за собой столб пыли и дыма. Я снова достала телефон.