Биография Воланда

«Впоследствии, когда, откровенно говоря, было уже поздно, разные учреждения представили свои сводки с описанием этого человека. Сличение их не может не вызвать изумления. Так, в первой из них сказано, что человек этот был маленького роста, зубы имел золотые и хромал на правую ногу. Во второй — что человек был росту громадного, коронки имел платиновые, хромал на левую ногу».

Травма ноги связана со Второй книгой Еноха, где рассказывается, как архангелов изгоняют с небес. История этого отторжения архангелов постепенно смешивается с тем, что говорится в книге Исайи о царе, обреченном впасть в немилость: имя ему Люцифер. «Как упал ты с неба, денница, сын зари! Разбился о землю, попиравший народы» (Ис. 14:12). Так Люцифер становится очередным именем дьявола. Но это мифологическая версия рождения.

Филологическая утверждает иное: слово «Сатана» произошло от древнееврейского глагола, который в иврите не имел негативного значения. Он звучит как «сатан ло» и означает всего лишь «воспрепятствовать». В библейской Книге Чисел (Чис. 22:22) описывается противоборство пророка Валаама и ангела Господня, который послан Всевышним, чтобы воспрепятствовать Валааму в его желании проклясть богоизбранный народ. Ангел, вооруженный мечом, буквально засатанивает пророка, то есть противится ему.

И только в эпоху после появления Нового Завета Сатана превращается в запредельное существо. Ранние христиане, которым пишет письма апостол Павел, коринфяне и фесалоникийцы, говорят не на иврите, а на греческом языке. И термин «Сатана» меняется на греческий «диаболос» (др. — греч. διάβολος) — то есть «клеветник». Именно в это время оформляется филологический образ, который теперь является эвфемизмом мирового зла.

Советский атеистический словарь, изданный в 1986 году, уже предлагает целый список синонимических имен: «Для обозначения дьявола употребляются также имена: Вельзевул, Люцифер, Мефистофель, Воланд и др.»[109].

Если говорить только об общекультурном прототипе Воланда, то список будет широк. Однако в нем есть отправные моменты: Ириней Лионский (первая пол. II в. — нач. III века) вводит дьявола в церковную догматику, определив ему в ней точное место. В 1932 году в предисловии к «Молоту ведьм» переводчик «Фауста» Гете Лозинский писал: «Иринею же принадлежит и ясно выраженная мысль о том, что дьявол создан подобно другим ангелам, что он по природе своей добр, обладает свободной волей и мог бы творить одинаково доброе и злое, но по собственной воле и вине стал злым и творит одно лишь злое.

Он „злоупотребил“ своею свободою ввиду присущих ему гордыни, надменности и чванства, а также в немалой степени зависти, за эти свойства он, по словам Оригена, был низринут с неба на землю и превратился в своего рода падшего ангела. Особенно сильно разгорелась его зависть, когда он убедился, что у Адама и Евы имеются дети; он увлек поэтому Каина на убийство брата, любезного Богу, и благодаря этому стал родоначальником смерти, продолжающейся и ныне»[110].

Конечно же, система усложняется, и уже модернизированный дьявол начинает приобретать зловещие черты, которые и должны вызвать его отвержение.

Вот что замечает Лозинский: «По убеждению богослова II века Татиана, тело дьявола и демонов состоит из воздуха или огня. Будучи „почти телесными“, дьявол и его помощники нуждаются в пище, и Ориген утверждает, что они „жадно глотают“ жертвенный дым. Они умственно и физически богаче одарены, нежели обыкновенный смертный, и ошибочно предполагать, учит Татиан, что они — души умерших. На основании расположения и движения звезд они предвидят будущее, а также обладают потаенными знаниями, которые охотно открывают женщинам»[111].

Эпоха Просвещения, а затем и эра теории эволюции Дарвина выводят дьявола из только христианского словаря. Он становится просто фигурой нарицательной, воплощенным злом, неким мерилом глубины падения и часто пугающей карикатурой. Таким образом, он теряет личность, которая у него ранее подразумевалась, так как она была антитезой христианским ценностям.

Теперь дьявол попадается на журнальных карикатурах или политических плакатах. В России в пропагандистском контексте он может быть то кайзером Вильгельмом, то Троцким.