Биосоциальная проблема и становление глобальной психологии

Предполагается, что такие исследования помогут обнаружить некие «универсалии», составляющие основу человеческой психики во всех ее культурных вариантах, и, таким образом, продвинуться к созданию психологии, «универсальной»/глобальной по своему предмету, т. е. не только отражающей характеристики представителя западной культуры, фиксированные в теориях западной психологии, но и применимой в контексте любой культуры. Западному мейнстриму психологии при таком подходе придается статус лишь одной из IPs (Berry, 2013). В этом смысле утверждается, что все психологические теории являются «туземными» (IPs), так как созданы в русле какой-то одной определенной культуры (Marsella, 2013).

Парадоксальным образом данное направление IPs, выступая под лозунгом критики западных теорий, новых теорий не выдвинуло, фокусируясь на проведении эмпирических исследований с целью выявления различий психологических характеристик местного населения по сравнению с данными, представленными в западном мейнстриме, в основном опираясь на методический аппарат и инструментарий, разработанные на западе. На этом противоречии базируется растущая критика IPs теорий, в контексте которой звучат уже утверждения, что направление IPs является тупиковым (Jahoda, 2016).

Отметим еще один парадокс в развитии IPs: возникшее под лозунгом критики западного мейнстрима за игнорирование культурных особенностей, это направление в существенной своей части поставило своей целью выявление «общечеловеческих» характеристик через снятие культурной специфичности. В русле всего обширного потока исследований IPs доминирует представление о глобальной психологии как о психологии универсальной и общечеловеческой (universal/global psychology), что объясняет тенденции сближения, проявляемые здесь в явной и неявной форме, с эволюционной психологией в той форме, в которой последняя представлена в современном западном мейнстриме. Сторонники этого направления полагают, что психические механизмы жизнедеятельности человека сложились в далеком прошлом, когда происходил процесс образования вида современного человека, и навечно закреплены генетически. Естественно, при таком подходе большое значение приобретает исследование той среды, в которой обитал человек на заре своего существования, в процессе приспособления к которой он формировался – так называемой среды эволюционной адаптации (СЭА).

Следует отметить, что в России эволюционная психология зародилась существенно раньше, чем на Западе, и развитие ее происходило на иной теоретико-методологической основе и в ином направлении. Эволюционная теория Дарвина обрела большую популярность в России еще до Октябрьской революции 1917 г., причем с самого начала ее понимание и интерпретация здесь отличались от предлагаемых западными учеными, о чем прямо пишут современные западные исследователи. Так, если в западном научном сообществе теория Дарвина непосредственно связывалась с идеями Мальтуса, в России мальтузианство никогда не получало широкого распространения и не связывалось с дарвинизмом, что отмечают сами западные специалисты (Todes, 1989).

После Октябрьской революции теория Дарвина становится особенно актуальной и социально востребованной. Дух и буква этой теории как нельзя лучше соответствовали идеологическим установкам советской власти, провозгласившей целью сформировать «нового человека». На вооружение берутся два основных положения теории Дарвина: вид изменяется, и направление изменений определяется внешними средовыми условиями.

На основе такого подхода развивалась российская сравнительная психология в советский период, которая по сути являлась российской школой эволюционной психологии. Предметом изучения здесь было закономерное, закрепляемое как прижизненно, так и наследственно изменение поведения и психики в результате преобразования условий обитания. Главным предметом интереса советских ученых была проблема специфичности человеческой психики, ее отличие от психики животных.