Биосоциальная проблема и становление глобальной психологии

Говоря об ориентации Парыгина на духовно-нравственное направление в отечественной науке, отметим и такой интересный факт, раскрывающий то важнейшее значение, которое он придавал в развитии социальной психологии фактору духовного состояния и духовных потребностей общества. Характеризуя причины возрождения социальной психологии в 1960-е годы, он отмечает рост религиозности в обществе (Парыгин, 1999), трактуемый им как потребность общества в духовных практиках и культурном оформлении душевной жизни. Он подробно останавливается на этом обстоятельстве, фактически никем более не упоминаемом, и лишь списком обозначает факторы: «Вместе с тем в числе факторов, которые способствовали возрождению социальной психологии, были: растущие запросы общества, связанные с потребностью изучения и учета социально-психологических знаний во всех областях социальной жизни, необходимостью более полного представления о структуре общественных отношений и общественного сознания; успехи психологической науки в сфере изучения взаимоотношений личности в коллективе; изменение идеологической атмосферы в стране, начавшееся в 1960-е годы, известное под названием „оттепели“, когда на волне общественно-политического подъема, вызванного разоблачением культа личности, советским руководством было допущено некоторое смягчение идеологического контроля в духовной жизни общества в целом и научной сфере в частности» (Парыгин, 1999, с. 76).

О последовательной приверженности Парыгина отечественной духовно-философской парадигме свидетельствует и его очень определенная позиция по отношению к зарубежным направлениям в социальной психологии, знакомство с которыми сыграло огромную и неоднозначную роль в процессе становления российской социальной психологии. Как уже было отмечено, «для 60-х – периода „оттепели“ – и особенно 70-х годов характерно все более интенсивное

освоение теории и методов зарубежной психологии. <…> Отечественная социальная психология обогатилась категориальным, понятийным аппаратом мировой психологии, и это сыграло огромную роль в ее оформлении в самостоятельную область психологии. Однако повышение профессионального уровня отечественной социальной психологии создает глубокое противоречие в ее развитии, которое до сих пор полностью не выявлено» (Психологическая наука, 1997, с. 401). Полноценный синтез отечественных наработок и зарубежных концепций достигнут в социальной психологии не был, в результате чего «ее особенностью оказалось двойное „гражданство” – категориально-понятийный аппарат имел отечественное и «импортное» происхождение, но только в исключительных случаях осуществлялось их согласование» (там же, с. 407).

В этой ситуации, прекрасно зная иностранные источники и полемизируя с западными коллегами в своих работах, Парыгин остается на позициях целостной разработанной им методологии в отношении категориально-понятийного аппарата. В отношении разработки предметной области он также сохраняет ориентацию на национальную специфику и культурную традицию. Попытки же разрабатывать предметную область, в которой сложились западные концепции (в первую очередь он говорит здесь об исследованиях взаимодействия индивидов в группе), по его мнению, ставят российских ученых «в положение ведомых и обреченных на роль постоянно отстающих и безнадежно пытающихся догнать вырвавшегося далеко вперед лидера, имеющего огромный потенциал возможностей для наращивания скорости своего продвижения» (Парыгин, 2010, с. 495).

Нельзя не согласится с Г. М. Андреевой, которая пишет, что в советской социальной психологии ««идеологический диктат» не насаждался цензурой или прямым вмешательством со стороны партийно-государственных органов, скорее, он проявлялся как «внутренняя цензура», поскольку основная масса профессионалов была воспитана в традициях марксистской идеологии. Принятие деятельности как важнейшего методологического принципа в значительной степени обусловило весь «образ» советской социальной психологии» (Андреева, 1997, с. 10).

Никак не умаляя достоинств и значимости деятельностного подхода в российской социальной психологии, следует признать, что система взглядов Парыгина к деятельностному подходу отнесена быть не может. Парыгин органически не принимает «понимание социально детерминированной предметной деятельности как творца человеческих отношений» (Петровский, 2000, с. 142), а также положение, что «такое понимание детерминирующей роли предметной деятельности может быть распространено на интерпретацию любых межличностных отношений, хотя эффекты деятельностного опосредствования в них могут быть стертыми, неявными» (там же, с. 143).