Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

Безусловно, Россия не была Данией или Австрией, которые Пруссии удалось разгромить в течение нескольких недель, однако проводить прежнюю политику в отношении своих западных областей, где прежде находилась слабая добисмарковская Пруссия с нерешительной внешней политикой и слабой армией, Петербург уже не мог, не имел права. И хотя узы крепостничества, тормозившего эффективный путь развития государства, были отменены Александром II, оставалось еще много насущных проблем внутреннего обновления империи. Государство сталкивалось с новыми вызовами, эффективный ответ на которые зависел от решения стратегических задач, прежде всего, укрепления единства и целостности самой империи. «Никогда так настоятельно не требовалось, чтобы окраины России были соединены с ней теснейшей связью»[2321], – отмечали современники. Это был один из ключевых факторов сдерживания появлявшихся концепций и теорий агрессивного западного вторжения в пространство славянского мира, залогом сохранения единства Российского государства.

Однако обвинять Бисмарка в том, что именно он придал германскому движению на Восток агрессивное, милитаристское ускорение было бы несправедливым, поскольку ему никогда не было свойственно проведение необоснованной и не соответствующей реальным стратегическим целям государства политики. Его главным стремлением в жизни было служение истинным интересам своей страны, с точки зрения которых «с Россией у нас никогда не будет необходимости воевать, если только либеральные глупости или династические промахи не извратят положения»[2322]. В одном из своих писем Горчакову Бисмарк особенно подчеркивал: «С самого начала моей политической карьеры я никогда не сомневался в надежности той дружбы, которая вот уже более 100 лет связывает наши страны и их государей, а со времени моего пребывания в Петербурге моя вера в эту дружбу и мое стремление способствовать ее укреплению поддержаны были чувствами личной благодарности и привязанности»[2323]. Вторая часть этой фразы особенно важна, поскольку поддерживать такие теплые отношения можно было только путем дружественных действий, иначе можно было бы повторить опыт Австрии, опрометчиво разорвавшей отношения с Россией во время Крымской войны и пожинавшей затем плачевные последствия своего проступка. Такие посылы из Берлина встречались с пониманием в Петербурге, где считали, что «союз России с Пруссией (без всякого трактата) существует лет около ста и будет существовать доколе все политическое положение Европы не изменится»[2324].

И действительно, дружественные отношения между двумя государствами в течение длительного периода строились на бездоговорной основе, что особенно удивляет, если принять во внимание напряженную международную ситуацию, с которой Европа вступала во вторую половину XIX в., и постоянную угрозу начала новой континентальной войны. «Московские ведомости» прозорливо отмечали: «Быть может, никогда не повторится то стечение обстоятельств, благодаря которому именно в настоящее время, весьма скупо отмеренное и невозвратимо с каждым мгновением улетающее, возможен взаимно выгодный деятельный союз между этими двумя соседними державами»[2325].

«Санкт-Петербургские ведомости» в начале октября 1870 г. разместили в своей передовице довольно пророческие слова[2326]. Было отмечено, что Германия за четыре года «расправилась» с крупными европейскими государствами, и «в Западной Европе Германия является теперь такой же силой, какой была Франция в первые годы правления Наполеона I». Обращая внимание на то, что в настоящих условиях «Западная Европа не представляет ни одной силы, достаточной для того, чтобы остановить громадные успехи победителя», редакция не причисляла к западноевропейским государствам лишь Россию. «По своей истории и своему народному характеру она составляет исключительное явление в Европе <…> Когда вся Западная Европа была покорена Наполеоном I, она одна разбила его могущество на своей собственной земле, и тем подала другим народам сигнал к освобождению. Эта громадная заслуга остается за нею, и очень может быть, что в более или менее отдаленном будущем этой заслуге суждено повториться». Столичное печатное издание постоянно подвергало критике «тупое и пошлое наускивание публики на „немцев“, или постоянный бред о коварных интригах, опутывающих наше добродетельное отечество»[2327]. Редакция предлагала «оставить в покое отдаленное будущее, в котором принято предвидеть возможность серьезных столкновений между Россией и Германией», и обращала внимание на то, что «это будущее столько же зависит от нас самих, сколько и от нашего соседа»[2328].