Битники. Великий отказ, или Путешествие в поисках Америки

Итак, под влиянием Д. Г. Лоуренса, Генри Миллера и Вильгельма Райха[59] «возникала новая порода городских авантюристов, которые отправлялись в ночь в поисках приключений, вооруженные смыслами черного человека и готовые применить их к собственной реальности. Поскольку хипстер впитал принципы негритянской экзистенции, для удобства и краткости мы можем назвать его «белым негром»[60]. Белое становится черным, человек превращается в свою тень. Хипстер – этакий современный дикарь, перенесший первобытные принципы, а именно отсутствие всяких принципов и полный примат телесности, в современную городскую среду. Это, конечно, приносит с собой много радости и удовольствия, а вместе с тем, конечно, много насилия, потому что таков закон тела. Мейлер знает это и говорит об этом открыто – как о факте, от которого не увернуться: «Хипстеризм же, который стремится вернуть нас к самим себе ценой допущения любого насилия на индивидуальном уровне, есть утверждение варварского начала, поскольку апеллирует к примитивным страстям человеческой природы, дабы внушить нам веру в то, что индивидуальное насилие всегда предпочтительнее насилия коллективного, совершаемого под эгидой государства; хипстеризм держится слепой веры в то, что созидательные способности человека позволяют тому воспринимать акты насилия как катарсическую ступень на пути дальнейшего внутреннего совершенствования»[61]. Не стоит отчаиваться – и в насилии есть свои светлые стороны: «Хипстер – это бунтарская клетка нашего социального организма – старается в меру собственной отваги жить и действовать сообразно принципу повиновения инстинктам и тем самым обозначает возможности, таящиеся в доселе неизведанных джунглях этического нигилизма наряду с потенциальными последствиями реализации оных. Суть выражаемой им позиции (или, если угодно, суть его веры) заключается в том, что в основе наших инстинктов лежит стремление к сотворению лучшего мира (или, иными словами, то самое инстинктивное представление о величии человека, которое стало отправной точкой зарождения сознания), а значит, человек в целом больше тяготеет к добру, чем ко злу, и за нашей жестокостью скрываются любовь и зачаточное чувство справедливости»[62]. Перед нами, конечно, что-то вроде неоруссоизма, поменялись разве что детали и антураж, тогда как центральная антропологическая мысль осталась прежней. Репрессивная цивилизация, основанная на законе, порядке и подавлении, была бы оправдана только в одном случае: если человек по природе плох. Но всё не так, человек по природе свой хорош (на этом настаивают Руссо и Мейлер), поэтому в репрессиях нет нужды, более того, они-то как раз и являются изобретением плохих людей в их насилии над хорошими. Пора вернуться в потерянный рай нерепрессированного хорошего человека. Отсюда добрый дикарь Руссо: счисти с него, как грязную шелуху, налет глупой цивилизации, и ты получишь чистого полубога, милого ангела. Отсюда белый негр Мейлера: хипстеризм, конечно, заигрывает с насилием, при этом делает это с удовольствием, однако всё это представляется насилием только с дурацкой цивилизованной точки зрения; человек по природе хорош, и насилие его хорошо, в нем содержится неизбывный творческий потенциал, и если его освободить, а не преследовать, то всем будет здорово, и никто не будет обижен. Кому мечта, кому утопия.

Главное же – это акцент на теле, которое в ситуации подавления интеллекта становится чем-то вроде поводыря, а может и диктатора: «Движение всегда предпочитается бездействию. У того, кто пребывает в движении, всегда есть шанс, его тело разогрето, инстинкты быстрее, поэтому в критический момент (будь то акт любви или насилия – неважно) он готов всех сделать, победить, впитать еще немного энергии благодаря тому, что ненавидит себя чуть меньше обычного. Только так он может слегка усовершенствовать свою нервную систему, чтобы легче было рвануть еще раз, когда опять придет время, чтобы в следующий раз рвануть сильнее, сделать больше и, самое главное, отыскать других, с кем можно поймать волну»[63]. Очень точный портрет Дина Мориарти, главной бит-иконы, о которой речь впереди.

Таким образом, граница[64] между хипстерами, то есть современными дикарями, и цивилами, то есть цивилизованными людьми, пролегает вот здесь: одни следуют зову плоти, другие по глупой привычке всё еще внемлют голосу разума. Надо заметить, что не избегают этой привычной разумной позиции и битники, которые, воспевая в своих произведениях отвязного авантюриста-хипстера, этого страстного варвара, борющегося за новое чувство плоти, тем не менее продолжают заниматься интеллектуальной рефлексивной деятельностью и не спешат насиловать прохожих и грабить магазины. Нет сомнения, что битник – это интеллектуал, как Гинзберг, Керуак, особенно Берроуз, получившие очень хорошее образование, в большей или в меньшей степени, но социально защищенные – надо подчеркнуть, защищенные благодаря своим семьям, очевидно сторонящимся всякого радикализма и придерживающимся традиционных ценностей.