Битники. Великий отказ, или Путешествие в поисках Америки

Возможно, если бы он не был поэзией, он стал бы политикой. Нет сомнений, что перед нами манифест бит-поколения со всеми сущностными чертами, положенными манифесту: он заявляет свой предмет, то есть героя-хипстера, героя-битника, он описывает этот предмет, он, наконец, отличает этот предмет от того, что ему противоположно. Это к тому же настоящая декларация: отныне поэтическая форма будет именно такой, в обратном случае она будет фальшивой и служащей старым умершим богам. Третьего не дано.

«Я видел как лучшие умы моего поколения пали жертвой
                                                                    безумия, как
расхристанные и нагие они брели на заре по негритянским
кварталам в поисках бешеной вмазки,
ангелоголовые хипстеры, горящие жаждой древней
                                                                божественной
связи с искрящей звездами динамо-машиной скрытой
                                                                в механике ночи,
как нищие, оборванные, обдолбанные, с пустыми глазами
                                                                           сидели и
курили в сверхъестественном мраке на квартирах
                                                                  без отопленья и
парили над крышами городов погрузившись в созерцание
                                                                               джаза,
как в окрестностях Эл обнажали мозги перед небом и видели
ангелов Магомета и, прозрев, гуляли, пьяно шатаясь,
                                                                     по крышам
жилых строений,
как шли коридорами университетов с нездешним
                                                              сияньем в глазах,
бредя Арканзасом и трагедией в духе Блейка среди студентов,
вернувшихся с фронта,
как их изгоняли из институтов за шизу и расклейку
                                                                 непристойных
стихотворений на окнах собственных черепушек,
как ютились в неухоженных комнатах в одном исподнем,
                                                                              сжигая
деньги в мусорных ведрах и вслушиваясь в Ужас за каждой
                                                                               стеною,
как их вязали, поросших лобковой шерстью, с поясами,
                                                                            набитыми
марихуаной, купленной в Ларедо для дружков из Нью-Йорка,
как жрали пламя в дешевых ночлежках или хлестали
                                                                       скипидар в
Парадайз-аллее, смерть, или чистилище для нагих торсов
                                                                            ночь за
ночью при помощи снов, наркоты, кошмаров наяву, алкоголя,
                                                                                  хуя и
бесконечных яиц, несравненные слепцы…»[70]

Кто они, эти юные ангелоголовые хипстеры, которых поет Гинзберг, как когда-то Уолт Уитмен пел миру самого себя и в самом себе – всех прочих? Новая жизнь и молодость мира, люди сегодняшнего дня, внезапно нашедшие себя в многомиллионном городе, электрифицированном, загазованном, громыхающем, нашедшие себя среди иссушенных старческих лиц, изнуренных невыносимой жизнью, среди бесконечной войны, у которой нет рационального смысла, но есть множество эмоциональных поводов, нашли себя на руинах великой культуры, которая нынче не стоит всех своих промышленных отходов, на улицах, кричащих от немоты, в домах и квартирах, изъеденных молью конвейерного потребления, в радио- и телеэфире, создавших святое писание лжи и рекламы, нашедших себя изначально униженными и ненужными, использованными до применения, мертвыми, едва родившись, безумными до первого слова, непригодными до того, как они научатся ходить. Нашедшими себя среди этого – а продолжать можно долго, достаточно просто смотреть по сторонам и давать этому миру имена, – и тут же от неизбывного отчаянья, которое чище, честнее смолоду, бросившиеся восвояси, в бегство длиною в жизнь, чаще короткую, чем как у всех, в самое никуда, главное же – откуда.