Битники. Великий отказ, или Путешествие в поисках Америки

Нетрудно заметить, что всё, чем заняты герои Гинзберга, – это в той или иной степени ускользание, бегство, отказ. Они отказывают домам и бегут из домов на улицы, бегут из квартир в ночлежки. Они отказывают и улицам, они бегут с улиц на крыши, отказывая земле в пользу неба. Отказывают городам и бегут из них прочь, на этих трижды бесконечных товарных вагонах, бегут в другие города, которые, конечно, ничем не лучше, поэтому они убегут и из них. Они отказывают традиционной сексуальной ориентации, они сбегают с какими-то шальными матросами и отдаются им, вопя не от боли, на чем настаивает Гинзберг, а от радости. Они бегут от сознания, от разума, от нормы, бегут в алкоголь и наркотики, много наркотиков, лишь бы укрыться, лишь бы улететь, оказаться на крыше с разверстой макушкой – в изнеможении и в ожидании, что вот-вот, сейчас тебя стащат обратно, стащат и станут опять поучать уму-разуму, и тогда завопишь не от радости, а от боли. Здесь нет ничего утвердительного – каждое слово есть форма отказа, есть способ сказать «нет» и убраться то ли восвояси, то ли в хлам.

*

Если главное – это отказ, значит, необходимо ясно обозначить то самое, от чего мы отказываемся в единстве своего свободолюбивого жеста. Мы, впрочем, уже знаем, что за цивилизация (или просто: цивилизация) имеется в виду – мы знаем ее в лицо, знаем ее детально, и для нее Гинзберг подбирает понятный образ, воплощая тот мир, который сжимает пальцы на горле юности, в персоне Молоха, библейского бога язычников, в жертву которому приносили малых детей. Что может быть прозрачнее:

«Что за сфинкс из бетона и алюминия размозжил им черепа
и выгрыз оттуда мозги и воображение?
Молох! Одиночество! Мерзость! Уродство! Пепельницы,
                                                                    набитые
окурками, и недостижимые доллары! Крики детей
                                                               в подъездах!
Мальчики, рыдающие в казармах! Старики, плачущие
                                                                    в парках!
Молох! Молох! Кошмарный Молох! Молох без сердца!
                                                                   Безумный
Молох! Молох, суровый судья человеков!
Молох непостижимой темницы! Молох бездушной тюрьмы со
скрещенными костями над входом! Молох синклита
                                                                      страданий!
Молох, зодчий своего приговора! Молох непомерной глыбы
                                                                            войны!
Молох обалдевших правительств!
Молох, чей разум – разум машины! Молох, чья кровь —
                                                                     финансовые
потоки! Молох, чьи пальцы – как десять воинств! Молох, чья
грудь —
как пожирающая людей мясорубка! Молох, чьи уши – как
дымящиеся гробницы!
Молох, чьи глаза – тысячи ослепших окон! Молох, чьи
                                                                    небоскребы
стоят вдоль длинных улиц как бесчисленные Иеговы! Молох,
                                                                                  чьи
фабрики грезят и хрипят в клубах дыма! Молох, чьи трубы и
антенны венчают чело городов!
Молох, чья любовь – без конца нефть и камни! Молох,
                                                                        чья душа —
электричество и банки! Молох, чья нищета как призрак
                                                                             таланта!
Молох, чья участь – облако бесполого водорода! Молох,
                                                      чье имя – Рассудок!»[73]