Битники. Великий отказ, или Путешествие в поисках Америки

Так – не всхлипом, а взрывом – заканчиваются сумасшедшие пятидесятые. «Бродяги дхармы» – второй по важности текст Керуака, ибо он достраивает до целостности ту картину мира, которая широкими мазками была набросана в «На дороге» и пронизывала весь жизненный опыт ее автора. В этом же соотношении Джефи Райдер – это брат-близнец Дина Мориарти, точно такой же и в то же самое время совершенно другой. Если Дин Мориарти есть точка движения по миру культуры-цивилизации, то Джефи Райдер есть точка движения по миру природы, или того фантазма, который складывается в образ природы у культурного и цивилизованного человека. Вместе же они охватывают весь ландшафт человеческого универсума – так, что один герой пробегает по тем местам, по которым не пробегает другой, и наоборот. Там, где бродит Джефи Райдер, невозможно представить себе Дина Мориарти. Выходит, эти двое никогда не пересекутся, поэтому нужен третий – сам Джек Керуак, то есть Сал Парадайз в одном случае и Рэй Смит в другом, чтобы объять единственным всеохватным взором этот расколотый надвое мир.

Таким образом, перед нами проект, нацеленный на окончательную целостность, такой, в котором противоположности необходимо сходятся, где все расхождения учтены и в конечном итоге сглажены в объемлющем акте письма. Это проект фундаментально свободного, нерепрессивного мира, части которого мирно соседствуют и ни в коем случае не выступают по отношению друг к другу в господской или, наоборот, подчиненной позиции. Такова утопия Керуака: необходимо учесть абсолютно всё, вобрать в свое письмо всякий, самый разнообразный опыт, возможный для человека в его жизненном мире, как в экстатических каталогах Уолта Уитмена. Что-нибудь упустить – значит предать искомую финальную целостность, поступиться плюралистическим, универсалистским принципом, завещанным трансценденталистами, отпасть от божества, которое есть не иначе как Единое, вбирающее в себя всё.

Нет, упускать ничего нельзя – вот объяснение той лихорадочной спешке, в которой работает Керуак. Он должен успеть и объять необъятное. И если на уровне содержания он пытается охватить всю полноту возможного опыта, то на уровне формы этой попытке соответствует техника спонтанного письма, задействующая полный ресурс языка – от матерщины до философской терминологии, от разговорных оборотов до звукоподражания. Всё это – литература, нацеленная лишь на одно, и это одно и есть всё, поэтому-то перед нами поистине универсалистская литература. Стоит только отметить, что Керуаку при этом очень везло с материалом, то есть с людьми: они были поистине универсальны, поэтому им так уютно на страницах универсалистских керуаковских книг.

Собственно, поэт Гари Снайдер, послуживший прототипом для образа Джефи Райдера, и был, наряду с Нилом Кэссиди, одним из таких удивительных людей. С Джеком они познакомились на юго-западе как раз тогда, когда в Сан-Франциско случился поэтический Ренессанс. С некоторой натяжкой Снайдера можно отнести ко всей этой литературной когорте, с натяжкой – потому что его поэзия заметно отличается от общепринятой в тех кругах, по меньшей мере из-за ее ориентированности на восточную традицию.

Несколько слов о Гари Снайдере. Он родился 8 мая 1930 года в том самом Сан-Франциско, однако еще в детстве переехал с семьей на Север, в штат Орегон, где и вырос на дикой природе, о чем в романе «Бродяги Дхармы» он напоминает рассказчику всякий раз, по поводу и без. Близость к природе – предмет особой гордости Снайдера-Райдера, одновременно главный сюжет его медитативной поэзии: «Детство Джефи Райдера прошло в восточном Орегоне, в лесной бревенчатой хижине, с отцом, матерью и сестрой, он рос лесным парнем, лесорубом, фермером, увлекался жизнью зверей и индейской премудростью, так что, ухитрившись попасть в колледж, был уже готов к занятиям антропологией (вначале), а позже – индейской мифологией. Наконец он изучил китайский и японский, занялся Востоком и обнаружил для себя великих бродяг Дхармы, дзенских безумцев Китая и Японии»[118]. Отсюда второй важнейший для нас сюжет – Восток. По образованию Снайдер был этнографом, позже он получил специализацию, изучая востоковедение в Беркли. Главный научный и жизненный интерес Снайдера – буддизм, в особенности японского разлива. Спустя некоторое время после знаменитых чтений в Сан-Франциско, о чем сказано в романе, он по гранту уезжает в Японию, где живет порядка декады, изучая буддизм (хотя сам Снайдер в одном интервью скажет так: «Нет никаких буддистов, есть только люди в пути» – чрезвычайно буддистская многозначительность!)

Поэзия Снайдера медитативна, он учится у восточных мастеров и не скрывает этого – важнее всего для него пустота, объемлющая точный вещественный, не идеализированный, не субъективированный образ, как, например, на полотнах Хокусая: