Bittersweet (СИ)

И секс их был другим, даже в тот момент, когда Ромуальд был уверен, что влюблён на сто процентов. По всему выходило, что и хотеть этого человека он должен так, что никаких посторонних мыслей в голове не останется. Но, когда речь заходила о Джулиане, в голову лезла лишь романтическая мишура о мягких волосах, о россыпи тёмных пятнышек на шее, о красивых пальцах. О том, какой он хрупкий, нежный и ему нельзя причинять боль. Невозможно сделать что-то против его воли, больше давать, нежели получать, выполнять прихоти и наслаждаться только от этого. В мечтах и на словах смотрелось достаточно красиво, даже ярко, но в реальности вкуса недоставало.

Как в кулинарии.

Блюдо полезное, даже вкусное, но пресноватое и приедается. Если во многих сферах жизни у них наблюдалась потрясающая совместимость, то в сексе они точно друг другу не подходили, но старательно делали вид, что обоих всё устраивает. Джулиана, правда, устраивало. Ромуальд жил на убеждении, что это – не главное. Потом, после клиники и последствий лечения стало вообще не до секса, а вопрос мирно отмер, как и желание Джулиана.

С участием Джулиана и фантазии все получались несколько однообразными. Наверняка накладывал отпечаток опыт непосредственно сексуальных отношений с этим человеком. Сложно было представить его в каком-нибудь нестандартном амплуа, невероятно инициативного, не только отзывающегося на негласно высказанное предложение, а самостоятельно берущего всё в свои руки.

С незнакомцем… Ну да, с Илайей, который на тот момент носил статус незнакомца, всё получилось спонтанно само собой. Не имея представления о его реальных предпочтениях, желаниях и любимых позах, в воображении можно было нарисовать картину какой угодно направленности, хоть самую ваниль с цветочками, слабоалкогольной шипучкой и свечами-таблетками. Хоть эротическое фото из журнала фетиш-направленности с бесконечными узлами на теле, каплями воска, застывающими на коже, латексом и каблуками на ботфортах, гремящими по полу. Последнее, однако, было перебором. Не в том смысле, что Ромуальд испытывал отвращение к играм подобной направленности, а в том, что он к ним интереса не питал. На это интересно было посмотреть со стороны, но не более того. Вникать в суть, постигать основы, раскрывая для себя грани наслаждения болью и схемой, состоящей из доминирования и подчинения, он не собирался. Его грубость и жестокость могли проявиться иначе, ничего неожиданного и крайне удивительного в себе не таили. Он не собирался хвататься в постели за нож, устраивать блад или ган-плеи, причиняя боль и ловя от этого наслаждение. Он просто не хотел сдерживаться, контролируя каждое движение, каждое прикосновение. Странно, но ему хотелось какого-то равноправия, что ли? Поведение Джулиана в пределах постели до безумия напоминало то, что присуще многим женщинам. Не трогать, не хватать сильно, иначе синяки останутся, не притрагиваться к волосам, потому что больно, когда за них тянут. Вообще ничего не делать, только лежать между разведённых ног и думать о том, как не потерять эрекцию, когда на лице партнёра вселенская тоска и незаинтересованность. Ему хоть немного приятно, или он сейчас мыслями где-то далеко? Или вообще уснул?

Джулиана представлять не требовалось. Ромуальд всё знал в мельчайших деталях. Как поступит. Что сделает. Что скажет. Как выдохнет. Как прикоснётся.

Если бы с ним ничего не произошло, кардинальных изменений всё равно дождаться бы не получилось. Джулиан был таким и таким же оставался бы до самого конца. Через год, два, десять. Мягкие поцелуи, осторожные, нежные поглаживания вместо полноценных царапин.

Ладно, Ромуальд не испытывал восторга от желания некоторых людей – больше девушек, что вполне логично – превратить спину в кровавое полотно, максимально расписав его своими ногтями. Но ему, правда, нравилась лёгкая боль, ему нравилась расцарапанная не до крови спина, ему нравилось, когда на его действия откликались активно и кончали под ним действительно так, что было понятно: да, в этот раз всё было отлично, а не, может быть, что-то неплохое промелькнуло.

Опять же, было с чем сравнить по опыту прошлых лет, тех, что до Джулиана.

Несколько недель аутотренинга частично с поставленной задачей справлялись. Ромуальд периодически приходил к выводу, что действительно равнодушен к тому, кто постоянно отирается где-то поблизости, но потом происходили непредвиденные ситуации, вроде той, что случилась сегодня, и установки летели в пропасть. Ромуальд не готов был отказаться от Джулиана, продолжая считать себя ответственным за всё, происходящее в жизни этого человека, но и отмахнуться от мыслей о партнёре по сцене тоже не мог. Пока Илайя не попадался на глаза и отсиживался где-то до лучших времён, о нём можно было забыть и не акцентировать внимание.