Bittersweet (СИ)

Он вспоминал горячее дыхание, собственную выходку в норвежском кафе, шоколадно-спиртовой привкус во рту, тёплую кожу, по которой проводил языком и многие другие моменты совместной поездки. Он закрывал глаза, и вновь оказывался в водовороте событий, а потом выныривал за порцией воздуха, оборачивался и понимал, что на него смотрят, прячась за кулисами. Ему казалось, что будь у Ромуальда такая возможность, он бы прямо сейчас выбрался из своего временного укрытия, вновь, привычным жестом провёл пальцами вдоль линии пуговиц, расстегивая их. Недолго думая, уложил бы напарника по сцене на один из столов, нависая сверху, и на время всё остальное потеряло бы значение. Но Ромуальд держался, Илайя подхватывал его начинание. Им нравилась эта игра, неторопливая, нарочито медленная, только усиливающая напряжение, превращавшая мечты о совместной ночи в навязчивую идею, но до сих пор не нашедшая выхода и полномасштабной реализации.

Илайя ждал условного знака, того самого подарка с подтекстом, что прочитывался моментально и означал не только любовь Ромуальда к подобным вещам. Он мог бы стать символом доверия со стороны Илайи. Конечно, если он примет подношение, а не отшвырнёт его в сторону, презрительно скривившись и моментально уничтожив чужие фантазии замечанием об отвращении к подобным играм.

Он много раз представлял, как это может выглядеть в реальности, но пока случая, чтобы проверить на практике, не подворачивалось. Это тоже нагнетало обстановку, заставляя нити натягиваться сильнее, чем прежде, чтобы впоследствии они лопнули все разом.

Идея с повязкой на глаза Илайю захватила, он постоянно думал об этом, он практически ощущал её на своём лице, представлял, как Ромуальд осторожно стягивает концы повязки, соединяя их между собой и скрепляя. Проводит ладонью по волосам, возможно, сжимает, оттягивая назад, заставляя запрокинуть голову, прижаться затылком к его плечу. Илайя практически чувствовал ласкающие прикосновения и прерывистое дыхание.

Его вело от перспектив. Неудачный опыт постепенно затирался, становясь достоянием прошлого. Ему хотелось повторения, но уже с иным финалом, без боли, крови, ненависти и показного отвращения, а так, как могло быть в кабинете Эйдена, если бы они не прервались. Или в номере отеля, если бы они не сдерживали себя намеренно, не позволяя переходить определённую черту.

Сейчас был как раз один из тех случаев, когда Ромуальд вновь занял наблюдательный пост и не сводил с Илайи взгляда. Оступиться под таким пристальным взором было проще простого, потому приходилось прикладывать усилий больше обычного, дабы не совершить ошибку. Илайя чувствовал ладонью холодное дно жестяного подноса и пытался убедить себя, что ещё немного, и он сам станет таким же холодным. Однако осознавал, что от взгляда способен, напротив, воспламениться. Ему не хватало воздуха, ладонь сама собой тянулась к галстуку-бабочке, чтобы хоть немного его ослабить и почувствовать прикосновение прохлады.

Отвернись, пожалуйста, думал он, вновь мысленно натягивая поводок самоконтроля.

Ладонь становилась влажной и пальцы немного подрагивали. Ещё немного столь пристального внимания, и он уронит поднос. Ещё немного, и…

Музыка стихла, Илайя замер на месте, балансируя на цыпочках, прикрыл глаза и шумно сглотнул. Потом посмотрел в сторону кулис.

Ромуальда там не было. Он явно отправился в гримёрную комнату, чтобы переодеться и выйти на совместную репетицию номера. Теперь им предстояло отыграть одну из ключевых сцен, не отдельными фрагментами, а целиком. Взаимодействовать на одной сцене, петь вместе. Илайе предписывалось танцевать уже не под наблюдением исподтишка, а под вполне себе прямым взглядом, поскольку в процессе номера они с Ромуальдом неоднократно пели одни и те же строчки дуэтом, изображая заговорщиков. Ему предстояло наклониться близко-близко к Ромуальду и делать вид, будто шепчет ему что-то на ухо.

Друзья, занятые разработкой хитрого плана, о котором никому, кроме них, знать не нужно.

После этого момента они замолкали, и петь начинали уже девушки.

Они уже репетировали песни вместе. Номера целиком, включая музыкальную и хореографическую составляющую. Они пели и, что примечательно, голоса обоих действительно органично переплетались, создавая объёмную симфонию, наполненную эмоциями, чувствами и жаждой жизни, стремлением вперёд, о котором они повествовали. Очередная история, в которой герои рвутся к лучшему будущему, стараясь выбраться из серой повседневности. Знакомство, заставившее посмотреть иначе на своё прошлое и задуматься о будущем.

Илайе в процессе работы над мюзиклом практически не приходилось играть, многое он черпал из личного опыта, потому вживался в предложенную роль отменно. Голос его звучал искренне, во время исполнения музыкальных партий не возникало диссонанса, будто бы он тщетно пытается вжиться в этот образ, но слабо представляет, чего от него хотят. Он знал, что делает. Роль оказалась для него максимально близкой.