Bittersweet (СИ)

Ромуальд неоднократно слышал о том, что служебные романы – зло, а потому избегать их нужно, как огня. Но пример собственных отношений убеждал его в правдивости обратного утверждения. И вообще-то подтверждал теорию, что нет такого правила, в которое вписались бы абсолютно все без исключения люди. Для кого-то естественным было воздерживаться от отношений на работе, у Ромуальда всё складывалось идеально. Он чувствовал, что эти отношения увлекают его всё сильнее, не напоминая вязкое болото, наступив однажды в которое, понимаешь, что увяз, а потом, стараясь отделаться, только сильнее ситуацию усугубляешь.

В его представлении эти отношения были тёплым ветром, которому хотелось подставить лицо и наслаждаться.

Отношения, зародившиеся столь странным способом, но внезапно оказавшиеся тем, что он искал долгое время.

Кстати говоря, вопрос, заданный Ромуальдом, пока оставался без ответа. Илайя говорил, что определится в ближайшее время, но не торопился вносить определённость в сложившуюся ситуацию. Ромуальд, как и обещал, никого не торопил и не собирался давить на Илайю, желая получить однозначный ответ. Он не сомневался, что забывчивостью там не пахнет. Илайя помнит обо всём, но старательно взвешивает все «за» и «против», попутно анализируя, насколько обоснованным будет этот шаг, сумеют ли они ужиться на одной территории, да стоит ли так рисковать, если, собственно, отношения их длятся не более трёх месяцев. Иногда Ромуальда посещала мысль, что в момент озвучивания подобных перспектив он свихнулся. Однако мысль о том, чтобы предложение отменить, казалась ещё более нелепой.

Он отдавал себе отчёт в том, что ему этого хочется. На самом деле. И на постоянной основе, а не сегодня – да, завтра – нет.

Быть может, в этом плане его действительно сложно было назвать гениальным стратегом. Это его родственники руководствовались методами, призывающими семь раз отмерять перед тем, как руки схватятся за ножницы. Он же зачастую делал всё спонтанно, но не имел привычки сожалеть о содеянном. Если только в отдельных случаях, но относились эти сожаления не к предложению о переезде, а к некоторым поступкам прежних дней.

Ромуальд не имел привычки постоянно останавливаться и оглядываться назад, вспоминая, что тогда сделал, и расписывая в красках, как могли сложиться события, если бы он выбрал иной вариант действий, отметая выбранный изначально. Он придерживался позиции, гласившей, что прошлое изменить нереально, нужно действовать в настоящем, потому что именно сейчас у него есть возможность внести коррективы, не тратя время на посыпание головы пеплом. Позиция страдания на пустом месте, основанная на стремлении пожалеть себя, раздражала. Прибегнуть к ней было проще всего, а Ромуальд не искал лёгких путей.

Помимо вопроса с переездом был ещё один пункт из списка задуманных дел, несколько раз озвученный, но пока не получивший полноценной реализации. Так называемая игра вслепую, воплощением которой он грезил. И чем больше времени проходило, тем сильнее ему хотелось проверить это на практике просто потому, что чисто на эстетическом уровне идея виделась ему потрясающей, да и вещь, задающая тон, в задуманную ситуацию вписывалась идеально. Но об этом они с Илайей тоже не разговаривали, лишь время от времени обменивались загадочными улыбками. У каждого из них в голове созревал свой план.

Ромуальд не сомневался, что Илайя прекрасно помнит о повязке на глаза и о признательном письме, содержавшем откровенные слова о желании провернуть подобное с его адресатом. Не мог он позабыть и файл, прикреплённый к этому посланию, ведь прототип поразительно походил на него самого. Глупо было бы думать, что и Ромуальд, вручив подарок, моментально от мыслей о подобном избавился. Тем более повязка не была диким извращением, не могла причинить боль или же заставить Илайю почувствовать себя ничтожеством.

Здесь на первый план выходил вопрос доверия, о котором говорил Илайя в тот самый момент, когда речь впервые зашла о небольших играх с подчинением и доминированием, если их шалость вообще можно было охарактеризовать данным понятием. Ромуальд не планировал использовать помимо повязки что-то ещё, вроде плётки или наручников. Его самого подобная игра не прельщала. Окажись он на месте человека, которому на руки надевают «браслеты», закрывая их преувеличенно медленно, давая осознать собственную беспомощность, он вряд ли испытал бы воодушевление вкупе с небывалым возбуждением. Из возможных чувств на ум первым делом приходила паника и раздражение, стремление избавится от наручников, любой ценой, даже если придётся содрать запястья в кровь. Впрочем, только если всё произойдёт спонтанно и без предварительной договорённости. Внутренний голос подсказывал ему, что они с Илайей способны найти положительные стороны и в использовании наручников, если появится такая идея и такое желание.