Bittersweet (СИ)

Прозвучало не осуждающе, а немного растерянно с примесью доли восторга. Да, пожалуй, именно такая характеристика подходила состоянию Ромуальда сильнее всего. Он не ожидал подобного послания, вот и оказался застигнут врасплох. Фактически в краску вогнали его, а не он, напоминая о предложении.

– Ты ведь говорил выбирать место и время. Вот, я выбрал, – ответил Илайя.

– За пару дней до премьеры?

– А почему бы и нет? По-моему, лучшего времени просто не придумать. Пока твои родственники с нетерпением ожидают представления, обрывают несчастные цветы, прикидывая, будет ли пользоваться постановка популярностью, у нас будет собственный способ запечатлеть событие в памяти.

– Коварные планы.

– Ничего подобного. Импровизация, но, кажется, неплохая. Тебе понравилось?

– Очень. Если бы я увидел фотографию не в присутствии посторонних, всё было бы ещё лучше.

– Посторонних?

– Челси была рядом и старательно допытывалась, что же такое мне прислали.

– Признался?

– Конечно, нет. Не хочется обретать соперницу в лице собственной сестры.

– Сомневаюсь, что такое может случиться.

– Почему?

– Ну… Она любит мужа. Разве нет?

– Любит. Но разве реально устоять перед такой фотографией?

– Нет?

– Нет.

– Приедешь вечером?

– Ты в этом сомневаешься?

– Тоже нет.

– И правильно, – произнёс Ромуальд, продолжая слушать дыхание другого человека в телефонной трубке, не решаясь сбросить вызов.

Ему не хотелось разрывать эту нить, что их связывала сейчас, даже при условии, что это только временное. Всего лишь несколько часов, а потом они вновь встретятся. И он будет не только слышать дыхание, но и чувствовать его на коже, ощущая присутствие Илайи поблизости. Сможет обнять его, притягивая ближе к себе, сможет прошептать на ухо какую-нибудь милую ерунду или подхватить вирус романтики, схлопотав острый приступ сентиментальности, и сидеть на балконе, глядя в ночное небо, вспоминая детство и рассказы о падающих звёздах. О желаниях, которые стоит загадывать стремительно, не тратя времени на долгие раздумья.

Пока летит звезда.

– До вечера, – прошептал Илайя.

Его решимости тоже не хватило на сброс звонка. Поэтому он продолжал слушать тишину в трубке, перемежаемую тихими вдохами и выдохами.

– До вечера.

Звонок оборвался. Ромуальд по-прежнему продолжал стоять, прислонившись к двери. Он ощущал лопатками и затылком твёрдость дерева, а ещё глупо улыбался, понимая, что в этот момент является, наверное, самым счастливым из семьи Эган. Пока отец и мать мучаются от неизвестности, предрекая возможное развитие событий в связи с грядущей постановкой, а Челси старается взвалить на себя очередную ответственность, заставив родителей хотя бы на секунду позабыть о вопросах прибыли и окупаемости, он совершенно не думает о подобных вещах.

Ему не хотелось скатываться в излишний пафос, называя себя белой вороной, отверженной и непонятой приземлёнными родственниками. Паршивой овцой – тоже. Подобные характеристики, по его мнению, идеально вписывались во внутренние монологи с дикой долей театральщины. Её Ромуальд старался избегать, поскольку родителей видел именно сторонниками этого действа.

Виски с прижатыми к ним пальцами, каждый раз стремление продемонстрировать, насколько тот или иной поступок детей оказался шокирующим. Он запомнил своих родителей не только понимающими и добрыми. Подобные моменты, когда ему хотелось скривиться от отвращения и сказать, что ни единому слову не верит, проскальзывали неоднократно. С течением времени количество первых случаев пошло на убыль, а вот вторых – стремительно возрастало, давая понять: Ромуальду с ними не по пути…

Он не сумеет жить так, как это делают его родители. Его привлекает внутренняя свобода. В принципе, она есть у каждого человека – Эйден с Симоной не исключение – но далеко не каждый способен взять и воспользоваться подвернувшимся шансом, не акцентируя внимание на мелочах, не гнобя себя и не пытаясь вывернуться наизнанку в угоду кому-то другому. Свои интересы, когда речь заходит о делах, превыше всего. Постоянно прогибаясь под окружающих, можно с удивлением понять годам к тридцати, что от собственного сценария жизни ничего не осталось, разве только разбитые мечты и сгорбленная спина от того, что постоянно сгибалась в поклоне.

Да, у Ромуальда в ближайшей перспективе была премьера мюзикла, очередные баталии с журналистами, возможно, публичное признание отношений с партнёром по сцене, который давно уже не вписывался в рамки столь сдержанной и нейтральной характеристики. Да, Ромуальд помнил об ответственности и собирался сделать всё, чтобы премьера прошла с успехом, а в дальнейшем представление не сбавляло оборотов, получая всё большее признание и количество поклонников. Да, Ромуальд собирался каждый из отыгранных спектаклей делать столь же эмоциональным, как и в первый выход на сцену, но это не было основой его жизни.

Ему казалось, что из мутного тумана он наконец-то выбирается к долгожданному солнечному свету, от которого отгораживался столько лет проблемами разного характера.