Bittersweet (СИ)

Он сделал Челси выговор, она послала его к чёртовой матери, после чего швырнула на стол заявление об уходе.

Случилось это на исходе рабочей недели. Челси позвонила Ромуальду и призналась, что теперь официально является безработной. Папенька не любил, когда кто-то шёл против него, считая правильными только собственные решения. Ромуальд хотел сказать, что в этом отец и дочь похожи между собой, но промолчал, понимая, что теперь это высказывание будет не в тему. В былое время Челси восприняла бы подобную характеристику в качестве комплимента, ныне она перекочевала в категорию смертельных оскорблений. Ромуальд решил не танцевать, фигурально выражаясь, на могиле врага, потому просто выслушал последние новости, согласился с утверждением, гласившим, что отец окончательно свихнулся, и собирался с чистой совестью снова предаться размышлениям о собственной встрече с родственником, которая, несомненно, рано или поздно состоится.

Не успел положить сенсор обратно на стол, как мысль продемонстрировала собственную способность к материализации. Номер, отразившийся на экране, принадлежал отцу, и Ромуальд не стал откладывать момент казни. Отец разговаривал вполне обыденным тоном, но Ромуальд чувствовал, что за этими словами скрыт гнев и негодование относительно случившегося.

– Приезжай, – бросили ему напоследок.

– Хорошо, – ответил он, сбрасывая звонок.

Признаться, желания разговаривать с этим человеком не испытывал вовсе, даже по минимуму. Он возвращался мысленно к моментам, когда нуждался в поддержке со стороны отца, надеялся на него, во что-то верил, вместо этого получал только тычки и напоминания, кто стоит во главе всего, кто решает.

Примерное направление этого разговора он определил ещё до того, как переступил порог здания продюсерского центра. Здесь и загадывать особо не стоило, потому что ответы лежали на поверхности, не таясь глубоко под землёй. Всё закономерно. Сейчас последует реакция, схожая с той, что продемонстрировала Челси, увидев в изданиях интервью с Примроуз. Снова оскорбления, обвинения, негодование, как только тварь неблагодарная посмела пойти против отца и его пассии. Он организовал этот мюзикл ради продвижения никчёмного сына, а тот только и делал, что мешался под ногами, стараясь сорвать задуманное, хоть своими поступками, хоть стремлением продвинуть в основной состав человека, абсолютно под это дело не подходившего. Никакой серьёзности, нулевая мыслительная деятельность.

Логика приказала долго жить.

Готовясь морально к чему-то подобному, Ромуальд не прогадал, поскольку разговор проходил на повышенных тонах. А когда речь зашла о Примроуз и методах её продвижения, это всё перетекло в откровенный скандал. Ромуальд не упустил случая напомнить отцу, что следует быть более разборчивым в связях и не подбирать барахло, которое выбрасывают другие люди. Стоит напоминать, что это он вышвырнул Прим на улицу, когда она жаждала запрыгнуть к нему на член? Или открытие больно ударит по самооценке?

Он чувствовал, что мирным путём противоречия не разрешить, да и вообще нет ничего такого, что могло бы их с Эйденом хотя бы на мгновение сделать союзниками, а не представителями враждующих сторон. Быть может, впервые в жизни Ромуальд чувствовал себя уверенным в своих силах и не сомневался в правильности совершаемых поступков. Он проникся презрением и отторжением к отцу ещё в тот момент, когда Эйден, дав надежду, помахал ею в воздухе – подобно морковке, что мельтешит перед мордой осла – а потом стремительно её уничтожил, не позволив опомниться. Ещё и наорал на младшего сына, упрекая во всём, что к слову пришлось.

Отвращение росло теперь в геометрической прогрессии. Ромуальд понимал, что его никто не остановит. Если того потребуют обстоятельства, он не станет терпеть несправедливые обвинения и поучения со стороны человека, польстившегося хрен пойми на кого, а потом развернувшего компанию против родного сына. Это не стало ударом и не убило веру в людей. Просто потому, что нечего было убивать.

То, что мертво, умереть не может.

– Только попробуй поднять на меня руку, и я, не задумываясь, её сломаю, – сообщил доверительным тоном, опершись ладонями на столешницу. – Страшная новость для тебя, не правда ли? Будешь ходить с гипсом, не сможешь девушку удовлетворять. А она за это время себе кого-нибудь ещё подыщет.

– Ты хоть понимаешь, с кем ты разговариваешь?

– Со старым хреном, стремительно въехавшим в маразм, – усмехнулся Ромуальд. – Не так ли?

Естественно, что после такого они не могли проникнуться друг к другу уважением. Естественно, что скандал разгорелся ещё сильнее, чем прежде. В итоге Эйден рявкнул, что Ромуальд уволен. И его подстилка – тоже. Могут собирать вещи и валить на все четыре стороны, но в мюзикле они больше никогда не появятся. Контракта не будет. Незаменимых людей не существует.