Бюст на родине героя

К тому времени, когда тема моего героя была обсосана, как леденец на палочке, я знал в Энске всех и вся, легко входил в любой кабинет, включая главный — первого секретаря горкома, неплохо разбирался в местных хозяйственных структурах. И мне пришла в голову счастливая мысль: Энск — идеальная модель промышленного города, в ней, как солнце в капле воды (ай да образ!), отражаются все проблемы нашей экономики, даешь серию очерков об Энске-Шменске! И я взялся разрабатывать новую золотую жилу.

Писал о проблемах нефтехима, о кадровых трудностях на текстильной фабрике, о реконструкции одного из старейших в стране железнодорожного вокзала, о производственно-техническом образовании, об экономике промузла в целом, о городской инфраструктуре, о рабочем снабжении, о заводских подсобных хозяйствах, призванных накормить досыта промышленный Энск.

Знай я тогда о фабрике Натана, наверное, вышел бы и на нее. Впрочем, это я загнул. Никто не позволил бы мне написать об этой еврейской лавочке, пусть она и одевает весь город, — тут речь могла идти только о судебном очерке, а это не мой жанр.

Порой мне удавалось поднять более или менее серьезную проблему, затронуть ту или иную болевую точку экономики развитого социализма, незаметно лягнуть какой-нибудь из его не столь значительных устоев. Я и тогда понимал — это не более чем кукиш в кармане, но полагал, что делаю все-таки полезное дело. И сейчас так считаю. Конечно, когда Вячеслав Харитонович в доме у Нелли назвал меня одним из предтеч перестройки, это было сильной передержкой, грубой лестью, несколько неуклюжей попыткой купить меня задешево, но, не скрою, мне было приятно.

А тогда, в семидесятые, я, как воробей в луже, купался в своей всеэнской известности, упивался своей значительностью и осведомленностью. И мне, признаться, нравились внешние атрибуты журналистского успеха. Ох, как меня встречали в Энске…

На этот раз меня никто не встретил. В толпе пассажиров я прошел через здание аэропорта и вышел на скучную привокзальную площадь. Очереди на такси не было, потому что не было ни одного такси. Не мелькали и леваки. А рейсовый автобус — обшарпанный и какой-то скособоченный, словно с одной стороны его поставили на маленькие колесики, — был уже битком набит, хотя запрессовка новых пассажиров с узлами продолжалась.

Самозванцев в депутатском зале не привечали, но я, поколебавшись, все же направился туда — а вдруг встречу кого-то из старых знакомых. Знакомых не было, даже дежурная по залу девица оказалась новой.

Поскольку на площадке возле депутатских покоев не видно было ни одного легкового автомобиля, важных гостей с моим рейсом, очевидно, не ждали. Зато стоял небольшой автобус с мерседесовской звездой спереди и эмблемой энского нефтехима на борту — колбочкой, из которой торчит аленький цветочек. В свое время мы любили поизгаляться над этим символом здешней, весьма сомнительной, экологической чистоты: на окне стоит цветок, симпатичный, аленький — ни за что не променяю член большой на маленький.

В прежние годы такие автобусы посылали с нефтехима, чтобы встретить и отвезти в гостиницу гостей второго ранжира — не випов, но и не совсем простую публику. В салоне уже кто-то сидел, а водитель торопливо докуривал сигарету возле передней двери. На вопрос, не подкинет ли до гостиницы, водитель оглядел меня с ног до головы и махнул головой в сторону двери. Я вошел в автобус, кивнул сидящим пассажирам и устроился у окна на заднем сиденье. Водитель отшвырнул бычок, залез в свое кресло, закрыл дверь, врубил Высоцкого и лихо рванул с места.

Автобус не по-автобусному резво вырулил с парковочной площадки на шоссе, с ходу обошел плетущийся скособоченный ЛИАЗ и помчался в сторону города, то и дело вылетая для обгона на встречную полосу — нефтехимовские шоферюги почему-то всегда отличались особой тягой к быстрой езде.

Помимо меня, в салоне было еще пять пассажиров. За спиной водителя сидели, пристроив в проходе набитые продуктами сумки, две плотные молодухи в одинаковых лиловых мохеровых капорах, из-под которых выглядывали обесцвеченные кудряшки. Передо мной расположились трое в легких пальто из дешевого букле, две кожаные кепки и тирольская шляпка с пером. Они смотрели в окно и что-то оживленно обсуждали на абсолютно непонятном мне немецком языке — вне всяких сомнений, приехали сюда не на переговоры, не контракты подписывать — тогда бы их официально встретили и повезли на легковушке или микроавтобусе, — а налаживать поставленное их фирмой оборудование для каких-нибудь пиролизов, крекингов, риформингов, словом, не велики птицы.

Я тоже стал смотреть в окно.