Бюст на родине героя

Лет десять я не ездил этой дорогой, но ничего не изменилось. Та же скучная, особенно серая в гриппозно-пепельный январский денек, картинка: больные, жиденькие перелески, заснеженные, рассеченные кривыми оврагами поля — наши самые неудобные в мире неудобья, — деревеньки с покосившимися избами, некрашеные придорожные строения, груды ржавого металла, голые садовые участки с домиками-скворечниками и игрушечными нужниками. А на шоссе — вереница тарахтящих «запорожцев», каждый второй с инвалидным значком на стекле — Боже, сколько же у нас инвалидов! — мотоциклы с колясками, груженными дровами и домашним скарбом, какие-то цистерны в мазутных пятнах, грузовики-фургоны с мрачной надписью «люди» на борту, цементовозы, оставляющие за собой на дороге цементные лепешки, — словно гадящие на ходу допотопные животные.

Впрочем, нет, кое-что все-таки изменилось. Прежде всего — на самой дороге. В потоке инвалидных «запорожцев» и мотоциклов нет-нет да мелькнет праздничный, яркий грузовичок «вольво», потрепанная «тоетка» с правым рулем, веселый «опелек» — словно на серую ленту случайно брошены капли краски.

Немцы гогочут, пихают друг друга и с криками «Шау маль!» тычут пальцами в окно. Смотрю. Нам навстречу движется странная процессия: громоздкий «мерседес», лимузин начала восьмидесятых, тащит на тросе «мерс» нового поколения, облизанные формы, модно приподнятый зад — у ведомого безнадежно, вдребезги разбита морда, — а сзади процессию замыкает еще один «мерс», двухместный, спортивный, даже с виду дорогой до умопомрачения. Мои спутники-немцы не лишены чувства юмора, это и впрямь донельзя смешно: «мерседес» на «мерседесе» и «мерседесом» погоняет…

Мелькнул щит с колбочкой и аленьким цветочком в обрамлении шины и пшеничных колосьев — мы въехали в Энск, его промзону. Серый куб текстильной фабрики со «славой КПСС» на крыше, бесконечные корпуса машиностроительного — «слава труду», «народ и партия едины», «спасибо за труд», — горы черных колес выше бетонного забора — пошел мой (и Степана Крутых) шинный — и трубы, трубы, трубы, башни с факелами и без факелов, колонны, циклопические яйца-газгольдеры, опять трубы, трубы, трубы… Проехали нефтехим, и по мосту через речку — в город.

Старый купеческий Энск с другой стороны, а с этой — сплошь застройка последних десятилетий, когда на вырубленном мелколесье, на засыпанных оврагах ставили сначала жутко секретный машиностроительный, потом шинный и нефтехим, потом текстильную фабрику, главным образом призванную привлечь женские кадры в сугубо мужской промышленный узел, чтобы люди женихались, женились, рожали детей и вообще были счастливы в личной жизни, — тогда и работа станет ладиться.

Так что окраин с одноэтажными домишками, улиц купеческой застройки прошлого века по эту сторону Энска нет; и сразу въехали на широкий Ленинский проспект, миновали универмаг, дворец культуры машиностроителей, здание горкома, драмтеатр и остановились возле пятиэтажной гостиницы «Восток», единственного, если не считать ведомственных общаг, энского отеля.

Молодухи в лиловых капорах подхватили свои сумки и пошли к трамвайной остановке. Немцы, с любопытством озираясь по сторонам, направились к подъезду гостиницы. Расплатившись с шофером, я последовал за ними.

Пока златозубая администраторша с пышной оранжевой прической оформляла немцев, я разглядывал украшавшее вестибюль панно: группа космонавтов обоего пола возле нацеленной в фиолетовый космос ракеты, у космонавтов и космонавтих одинаково мужественные лица, а для отличия, в качестве вторичного полового признака, дамам пририсованы длинные, развевающиеся на ветру волосы. Я никак не мог вспомнить, было ли это панно раньше или оно просто знакомо мне по бесчисленным провинциальным гостиницам, где мне приходилось останавливаться. Мои воспоминания прервал резкий голос администраторши.

— Что вам, гражданин?

— Мне, пожалуйста, одноместный номер.

— Свободных мест нет, — отрезала златозубая, отстраняя меня рукой от окошка, чтобы вручить стоящему за моей спиной толстому кавказцу гостиничную анкетку.

Давненько я не бывал в шкуре простого приезжего. Обычно мне бронировали номер по звонку из редакции, в крайнем случае помогало журналистское удостоверение; здесь же, в Энске, в гостиницу меня привозили сопровождающие и я немедленно получал ключ от лучшего номера — с приветливыми улыбками и пожеланиями хорошего отдыха. Что ж, придется снова жить как все — то есть давать в лапу. Денег мне не жалко, тем более что не мои они, а Натановы. Но противно.

Испытывая отвращение к себе, я сунул десятидолларовую купюру в паспорт и протянул его златозубой. Она взяла паспорт и дала мне взамен анкетку. Тут же, у стойки, я заполнил ее и просунул в окошечко.

— Вы не указали цели командировки, — равнодушно сказала златозубая и вернула мне бумажку.

В графе «цель командировки» я послушно написал «служебная командировка», это удовлетворило администраторшу, и она молча протянула мне ключ от номера. Я поднялся на лифте на последний этаж, отпер дверь, вошел в крохотную комнатку и понял, что влип.