Бюст на родине героя

Вот и сейчас я слушал его, и перед моими глазами стояла четверка дворовых пацанов, четверка друзей — водой не разольешь. Основательный, правильный во всех своих поступках крепыш Борька, готовый для друга снять с себя последнюю рубаху. Юркий, скорый на любую шкоду Косой — уже тогда слегка приблатненный, с «фиксой» во рту, в кепчонке-шестиклинке и «перышком» в кармане. Это пара лидеров. И их ведомые: маменькин сынок Жирдяй, большой, задастый, неуклюжий — второй разряд по шахматам, «отлично» по математике и физике, сплошные пропуски на уроках физкультуры; и тощенький заморыш Сопля — многодетная еврейская семья, младшие донашивают обноски старших, но есть неистребимая тяга к общественной работе — звеньевой в пионерском отряде, редактор стенгазеты, староста класса.

Ведущих мне довелось узнать. Как жаль, что жизнь не свела с ведомыми…

— И ты знаешь, что удивительно? — говорил мне Степан, уже заметно уставший, голос слабый, капельки пота на лбу и лысине, но глаза живые, помолодевшие. — Ведь все выбились, людьми стали. Из нашего класса, с нашего двора только мы четверо стали городскими знаменитостями. Ну, обо мне ты сам все знаешь. Жирдяй и Сопля окончили Плехановку в Москве. Жирдяй, пока не сгинул в конце прошлого года, был начальником горпищеторга, сколько секретарей горкома сменилось, а он все на раздаче — скажи, не слабо? А Сопля до самой эмиграции в Израиль ведал всеми кладбищами, тоже человек немаленький. Правда, Косой ему здорово помог, особенно после того, как женился на его сестре…

— Постой, постой! — перебил я Степана. — Твой Сопля это, случаем, не Аркадий Захарович Шик?

— Он. А ты что, его тоже знаешь?

— Знаю, — сказал я.

— Ну вот. Я и забыл, что ты весь Энск знаешь, — не удивился Степан. — Да, о чем я? Ну да, Косой, значит, ему здорово помог, поставил его на ноги. Косой всем нам помогал. Знаешь, все-таки он среди нас самый сильный, самый талантливый. Выше всех пошел — сам говоришь, видел в Нью-Йорке…

Тут снова появилась сестра и стала делать мне знаки — больному, мол, пора отдохнуть. Но Степан заметил это и сердито замахал свободной от капельницы рукой: уходи, не мешай с человеком общаться, дай в кои веки выговориться.

Оказывается, Натан после школы, едва ли не единственный в городе, поступал в Московский университет на юрфак, и был бы наверняка принят, когда бы не пятый пункт. В этом Степан не сомневался. Косой не пал духом и поступил на заочный юридический. Потом он и Степан в одно время ушли в армию, а после дембеля пришли на шинный — Степан учеником сборщика, а Косой работал на автопогрузчике и продолжал учиться, пока не сел. Жирдяй и Сопля приехали летом на каникулы перед последним курсом Плехановского, и как-то раз все четверо завалились на танцы. Там у Аркашки случилась какая-то история: то ли пристали к его девушке, то ли наоборот. В общем, вышла драка. Жирдяй и Сопля благоразумно смылись, а Борька и Косой изрядно отметелили превосходящего числом неприятеля, при этом Косой имел неосторожность достать ножик и кого-то оцарапать. Взяли в милицию, завели дело, Натан благородно выгородил Борьку, взял всю вину на себя и сел. Вышел он через год другим человеком — взрослым, жестким, несгибаемым. Бросил мальчишеские забавы, женился на Дорке и устроился кладовщиком на овощебазу. С этого и началось его стремительное восхождение к вершинам влиятельности и благосостояния.

— Вот ты обо мне столько лет писал, героя себе нашел, — продолжал Степан. — Можно сказать, всю мою жизнь прохронометрировал. Сколько у меня минут на шину уходит, сколько времени сплю, над учебниками сижу, с Тамаркой в койке Вовку делаю, на парткомах зеваю. Думаешь, ты всю мою жизнь знаешь? Ни хрена ты не знаешь! У нас с Косым еще одна жизнь была, другая.

Натан сел второй раз, уже будучи самым молодым в истории Энска директором крупнейшей городской овощебазы, — получил большущий, по должности и по наворованному, срок. Но деньги уже были, серьезные деньги, и они работали. Какие-то эпизоды отпали, срок скостили, и надежнейший из друзей, теперь уже безусловный лидер спаянной с дворовых лет четверки вскорости вновь вернулся в город. Немного отдохнув и отъевшись после зоны, Косой купил цех и развернулся в нем вовсю. Он никогда не был жмотом и щедро отстегивал по городской вертикали. А его друзья, уже успевшие занять определенное положение в партийной и советской иерархии, помогали ему в этом.