Такой же бланк, тот же источник, та же подпись, дата другая: 21.1.81. И текст другой: по агентурным данным, вернувшийся из мест заключения гр-н Казак Н. С. допускал заведомо ложные высказывания, порочащие… а также угрозы в адрес партийного и советского руководства города, заключающиеся в том, что намерен придать гласности якобы имевшие место факты передачи им, гр-ном Казаком Н. С., взяток следующим должностным лицам: первому секретарю горкома партии товарищу…
Вот все точки и расставлены. Все совпадает с последним, предсмертным интервью Степана, который умер, бедняга, так ничего и не поняв. А тут и понимать нечего. Опростоволосился Косой — пустил свои подмазки через Соплю и Жирдяя, и прилипли его не очень чистые денежки к грязным рукам, и не дошли до чистых партийных рук, и пошел доверчивый Косой по наводке Земляка в зону. Вернулся и распустил язык, а может, и не распускал, может, все это выдумки стукача-земляка, которому Натан стоял поперек горла в Энске. А кому стоял Натан поперек горла в Энске? Думай, Моня, думай! А чего тут думать? Тому — кто прибрал так и не дошедшие до верха Натановы денежки. То есть Сопле и Жирдяю. Выходит, один из этих двух земляков Натана и есть искомый Земляк. Который? И это не загадка. Будь Геннадий Степанович Жердяев Земляком, не он бы исчез бесследно, а другой земляк — Аркадий Захарович Шик.
— Ну что, есть вопросы? — спрашивает Артем.
— Право, не знаю, — говорю я. — Все вроде и ясно, но хорошо бы еще иметь документальное свидетельство, кто этот землячок.
— Ишь чего захотел! — Артем, кажется, немного обижен, что я не оценил его архивные находки. — Помнится, юридически безупречных доказательств я тебе не обещал, да ты их и не просил. Кстати сказать, ксерокопии, которые у нас в руках, тоже никакой юридической силы не имеют, а оригиналов никто мне не даст, спасибо, что ксерокс у них в управлении нашелся.
— Но может быть, попробовать… — Я сам не знаю, что предлагаю попробовать, и замолкаю.
— Одна попробовала, — усмехается Артем. — Ладно, но имей в виду: никто тебе не даст заверенной печатью бумаги, что сексот по кличке «Земляк» и есть твой Шик. Кстати говоря, совсем и не обязательно, что это Шик, тут вполне может быть цепочка: Шик навел Земляка на Натана, Земляк стукнул и…
— А нельзя еще раз обратиться к твоему подполковнику?
— К нему не надо обращаться. Я знаю, к кому обращаться, — говорит Артем. — Но это уже, старик, за отдельную плату. Тут, думаю, на халяву не пройдет. Ты ассигнуешь из Натановых командировочных, ну, скажем, сотню баксов?
Я, не колеблясь, соглашаюсь. В конце концов на это Натан и выдал деньги.
— Ладно, — говорит Артем, — пообедаем и съездим. — Куда?
— К оперу, Михал Иванычу Орехову.
По очереди отмываются в ванной, усаживаются рядышком на диван, продолжают свой, только им понятный, автомобильный треп. Краем уха слышу, что речь идет о какой-то насмерть прикипевшей гайке, которую Олег никак не мог расконтрить, — это тебе, парень, не из пушки шмалять. Хохочут. Теперь их водой не разольешь.
Олег спускается в ресторан и вскоре возвращается с Валюшей и двумя подносами: кастрюльки, судки, соусницы. Артем не удерживается и вполголоса, чтобы не услышали наши кормильцы, подначивает меня: мол, от твоей Людочки одна головная боль, а тут комплексный обед из приличного ресторана — учись, старик, у нашей замечательной молодежи.
Артем первым заканчивает обед, закуривает и подходит к окну. Какое-то время он молча смотрит на улицу, потом задумчиво, как бы про себя, произносит:
— А вот и мышка-наружка.
— Какая еще мышка? — спрашивает Левушка, допивая компот.
Я же понимаю сразу, Олег тоже. Мы присоединяемся к Артему и выглядываем из-за шторы на улицу. Перед входом в гостиницу на пустой парковочной площадке стоит, ощетинившись антеннами, оранжевый «жигуль» одиннадцатой модели. За окном сумерки, но в освещенном салоне видны два человека.
— Почему ты так думаешь? — спрашивает Олег.
— Знаю, — бросает Артем и добавляет: — Сейчас проверим. Собирайся, поедем к Михал Иванычу, — последнее адресовано мне.