Бюст на родине героя

Послав Вячеслава Харитоновича, куда Левушка посылает ненавистных гаишников, я успокоился. Однако, сколько ни размышлял, так и не понял, что послужило тому причиной. То ли сработал вполне материальный гормональный механизм, а эмоциональная концовка беседы лишь послужила спусковым крючком, то ли и впрямь некоторые русские слова обладают волшебной силой, что, кстати говоря, находит подтверждение в сокровищнице нашего фольклора. Профессор Гоша, например, склоняется ко второму объяснению феномена. Подобно многим нынешним интеллектуалам, он не только верит в сверхъестественное, но любит прихвастнуть, что сам наделен экстрасенсорными способностями. Так это или нет, я не знаю, но несколько раз Гоша легко избавлял меня от головной боли, хотя справедливости ради надо сказать, он гораздо чаще вызывает у меня головную боль, понуждая дегустировать в больших дозах самогон собственного приготовления. Но это, согласитесь, к биоэнергетике прямого отношения не имеет.

Так вот, Гоша утверждает, что у индивида, который в сердцах произносит это короткое энергичное слово, резко изменяется аура, укрепляется и расширяется биополе — не поручусь за точность терминологии, но по смыслу так.

Как бы то ни было, я его произнес и успокоился. Не забыл, не выбросил из головы события последних дней и недель, а принял их как данность и стал относиться к ней, как относятся люди к явлениям природы. Вот сейчас, ноябрьским утром, за окном закружились первые предвестники зимы — белые мухи. Что мне, рвать на голове оставшиеся волосы? Да нет же — надо просто готовиться к зиме: вытащить теплую куртку, сменить в машине масло.

Я так и поступил: оделся потеплее и пошел к машине. Я был безмятежно спокоен и не вышел из себя, даже увидев, что все четыре колеса моего «москвича» спущены, — не иначе белобрысый и его спутник отвели душу. И с этого момента стал жить своей нормальной московской жизнью. А именно: сдал в прачечную постельное белье, купил-таки новый телефонный аппарат, принялся наконец за работу.

Собственно говоря, после возвращения в Москву я уже несколько раз забегал в издательство, обозначив, что приступил к выполнению служебных обязанностей. Большего не требовалось: в издательстве всегда царил бардак, оставалось только гадать, как при этом выходили книги, сейчас же из-за сокращения неразбериха приняла просто фантастические масштабы. Зафиксировав свой выход на службу, раздав положенные после зарубежной поездки сувениры — зажигалки, ручки, пузырьки с белилкой для подчистки рукописей и прочую дребедень, выкурив пачку сигарет на лестничной площадке, я на неопределенное время мог исчезнуть, тем более что, как оказалось, лично мне сокращение пока не угрожало: ежегодник, который я составлял и готовил к печати, оставался в плане, к тому же по неведомым мне причинам его держал на контроле главный редактор издательства. Короче, прикрываясь великолепным эвфемизмом «библиотечные дни», я мог продлить свой отпуск и предаться сладостному безделью.

Увы, это не для меня. Более четверти века непрерывного трудового стажа сделали из меня рабочую лошадь, которая на отдыхе в стойле отчаянно мается, не находя себе места. Кроме того, жалкая мерка овса, которую этой лошади выдавали в издательстве, сулила лишь полуголодное существование. Надо было прекратить лениться и начать прирабатывать. И я решил: хотя ежегодник служит мне надежной крышей, сохранять которую следовало бы как можно дольше, все-таки я его быстренько добью, сдам, а там видно будет.

Приехав в издательство к обеду, я уже в коридоре обнаружил признаки праздничных приготовлений. Дверь в дамский туалет была распахнута настежь. Поравнявшись с нею, я деликатно отвернулся, но услышал шум воды из крана и звон посуды. И тут же, едва не сбив меня с ног, из туалета вышла заведующая моей редакцией Виолетта Петровна с подносом, на котором громоздились свежевымытые рыночные яблоки, укрытые гроздьями винограда.

— Боже мой, кого я вижу! Не иначе как на запах пожаловал. А мы тебя сегодня не ждали, думали в библиотеке, — затараторила Виолетта. — Умничка, не забыл про Зиночкин день рождения, она очень рада будет. Ну, проходи, проходи…

В комнате редакторов и впрямь пахло вкусно — чесноком, копченостями, капустным пирогом. Несколько столов, в том числе и мой, были сдвинуты вместе, застелены клеенкой и бумажными салфетками, затейливо, с фестончиками, вырезанными из старых корректур. Я озабоченно оглянулся в поисках бумаг со своего стола — после редакционной гулянки обыщешься, прежде чем соберешь их по папке, по листочку.

— Никуда твои драгоценные бумаги не денутся. Я все запихнула в шкаф, — успокоила меня Виолетта, всем своим видом утверждая примат отдыха и дружеского застолья перед скучной и никому не нужной работой.