Бюст на родине героя

Выкурив с утра полпачки сигарет, я к обеду закончил вчерне заказанное мне краткое предисловие к очень хорошей книге, просто замечательной книге, об издании которой в этой несчастной стране еще вчера нельзя было и мечтать, и вот она уже не сегодня завтра уйдет в типографию, и я к этому причастен, и кажется, у меня получилось совсем не дурно. Довольный собой, я сидел с чашкой кофе за письменным столом и почти бездумно пялился в окно.

Еще не наступил декабрь, а снег уже забелил газоны, скрыл их грязь и неухоженность. На асфальте же его размесили машины, превратили в серую слякотную кашу, в которой по щиколотку утопали ноги прохожих. Самое паскудное время года: не верится, что доживешь до весны, и остается только сетовать на выпавшую тебе судьбу родиться и жить там, где полгода лежит снег и каждое утро размышляешь, не поддеть ли теплые подштанники.

Впрочем, если мои мысли и были чем-то заняты, то никак не подштанниками. Коли дело пойдет столь успешно и дальше, я поднакоплю и смогу по весне купить себе новую машину — как было б хорошо! Вон ведь как обновляется наш дворовый автопарк — что ни день, новенькая, сверкающая лаком «девяточка», или подросток «таврия», или малышка «ока». Неплохо люди живут: машины покупают, гаражи-ракушки ставят где ни попадя. А я чем хуже? Уж который день мозолит мне глаза немного потрепанная «тоета» с правым рулем, должно быть, кто-то из соседей недавно купил по дешевке. Вон к соседнему дому подъехал новенький «фольксваген-пассат». А вот еще одна иномарка катит прямо к моему дому — моднючего цвета «мокрый асфальт», здоровенная, шикарная, кажется, «додж». Так чем же я, спрашивается, хуже людей? Ничем не хуже. Глядишь, и я на иномарку потяну, не на «мерс», конечно, тут у меня кишка тонка, но на что-нибудь вполне приличное и престижное, и буду разъезжать — кум королю.

Знаю, что смешон, сам над собой посмеиваюсь — скоро полтинник стукнет, а все в машинки хочется поиграть, — но ничего не могу с собой поделать. Хочется. Не могу оторвать глаз от жемчужно-серого «доджа», что подкатил ко мне под окна и замер у подъезда. Не для меня, не по моему карману, конечно, автомобиль, но, ничего не скажешь, хорош. Просторный, высокий, вроде бы полутораэтажный, с элегантными темными стеклами, скрывающими водителя и пассажиров.

Пассажирская дверь мокроасфальтового красавца распахнулась, и на мостовую шагнул шикарно одетый мужчина. Мне кажется, именно про таких нынче говорят «круто прикинутый». Его прикид состоял из кашемирового малинового пальто до пят и низкой черной шляпы с огромными полями, из-под небрежно наброшенного белого шарфа выглядывали желтая рубаха и галстук немыслимой расцветки, которую в годы моей юности назвали бы гавайской. Сверившись с бумажкой, мужчина что-то сказал в открытую дверь машины, захлопнул ее и скрылся в подъезде.

Я еще размышлял о заманчивых иномарках и своих шансах приобрести одну из них, как раздался звонок в дверь. Я пошел отпирать — прикинутый стоял передо мной и широко улыбался.

— Приветик, наконец-то до вас добрался. Через порог не здороваются, — сказал он и, легонько меня отстранив, шагнул в квартиру. Я вспомнил о недавнем визите качков и слегка напрягся, но прикинутый еще шире улыбнулся и протянул мне руку. — Вот теперь можно.

Я молча пожал протянутую руку, принял малиновое пальто со шляпой и жестом пригласил гостя в комнату. Лицо его казалось мне смутно знакомым.

— Ну вот и добрался. — Видимо, сочтя официальную часть визита законченной, он перешел на «ты»: — Ты уж извини, что так получилось. Мне Александр вчера звонил, спрашивал, видел ли тебя, а что мне ему сказать? Стыдно сказать, что не видел. Две недели гудели, не просыхая, ох, блин, как гудели. Мне Александр говорит, ты что, Григорий, совсем ополоумел, кончай эти дела, говорит, мы так не договаривались. А ведь разрядочка нужна. Ты скажи, нужна?

Я кивнул, как бы соглашаясь, что разрядочка нужна, и наконец сообразил, что Александр это Шурка, а Григорий это сам прикинутый и он не кто иной, как Гриша Писаренко, которого я мельком видел в Шереметьеве перед отъездом в Америку. Он и меня называл не сокращенным, а полным именем — вернейшая примета бывшего комсомольского работника.

— Я чего хочу, — разглагольствовал Гриша, разгуливая по комнате и ощупывая корешки книг на полках, — просто хочу посмотреть, как ты живешь, мне Александр про тебя рассказывал. Знаешь, работа сейчас у меня такая, все больше со всякой рванью дело имеешь, ну иногда только вот отдохнешь с друзьями, с телками, а так вокруг одни ханыги. Ты сам увидишь. Вот и хочется поговорить с интеллигентным человеком.

Он многозначительно посмотрел на меня, давая понять, что интеллигентный человек это я, но и он тоже.

Похоже, подумал я, работать мне сегодня больше не придется. Я сварил кофе и предложил Грише рюмку коньяка.