Бюст на родине героя

Она была моей женой так недолго, и это было так давно, что женой, даже бывшей, я ее никогда не называю — она для меня мать Славика.

Меня с треском выкинули из ее дома незадолго до рождения сына. По делу или не по делу — это другой вопрос, сейчас я не имею ни малейшего желания копаться в давно минувшем. Первые месяцы жизни сына у меня еще был к нему доступ, хотя и строго ограниченный и регламентированный. Теща мне досталась та еще сука, да и доченька ее тоже оказалась хороша. Когда Славику исполнился годик, она вышла замуж и свидания были прекращены. Как раз в это время взыграли мои отцовские чувства, и я буквально лез на стенку. Мои страдания усиливались уязвленным самолюбием: Славик и до второго замужества своей матери жил в обеспеченной семье, а новый муж оказался генеральским сыном и к тому же сам был какой-то мидовской шишкой, в общем, мои жалкие алименты они брезгливо отвергли. Я судился — добился-таки права посылать деньги на содержание ребенка и раз в месяц встречаться с ним, но если переводы они со скрипом согласились принимать, то свиданиям по-прежнему препятствовали с каким-то чисто советским остервенением. Мне приходилось дежурить возле их дома, чтобы подловить момент, когда нянька выведет Славика на прогулку. Но и на улице меня гнали прочь от сына: няньку они наняли злобную — под стать всей семье.

Как раз в это время я въехал в дом, где сейчас живу, познакомился с чудаковатым профессором Гошей и сблизился с ним на почве несчастного отцовства. У Гоши были точно такие же обстоятельства, если не считать, что его отлучили не от сына, как меня, а от дочери. Мы часами просиживали вместе, обсуждая стратегию и тактику борьбы за свое потомство. Несмотря на то что наши посиделки сопровождались обильнейшими возлияниями, в вопросах стратегии мы так и не сошлись. Законник Гоша искал правды в советском суде и районо, замышлял всесоюзную кампанию в печати за поруганные права отцов, писал открытые письма в редакции и личные — почему-то самому Расулу Гамзатову. Я же предпочитал партизанские действия: подкарауливал Славика в детском саду, а когда он пошел в первый класс, в школьном коридоре на переменках. Вскорости Гоша, разочаровавшись в своей стратегии, последовал моему примеру. Должно быть, и его и меня при детях изрядно поливали грязью — его дочка и мой сын при встречах с отцами дичились, почти не разговаривали, едва увидев, убегали. Но мы с Гошей были упорны, наша стратегия и тактика оказались верными, наши щедрые подарки оставляли в детских душах неизгладимый след. Упорство было вознаграждено: когда нашим несмышленышам стукнуло по десять, они начали соображать что к чему и признали нас за отцов.

Вся эта история не имеет никакого отношения к моему повествованию, и я привожу ее здесь лишь как инструкцию для мужиков, которым еще предстоит попасть в беду, в какую в свое время угодили мы с профессором Гошей.

Правда восторжествовала, мы победили: дети выросли, стали нас навещать, познакомились друг с другом, подружились и дружат по сию пору, иногда меня тревожит даже, что Славик слишком серьезно относится к Гошиной дочке. Впрочем, в качестве свата цветовод-мичуринец меня вполне устраивает, во всяком случае, в доме никогда не будут переводиться свежие цветы и чистый как слеза самогон.

Да, а матери наших детей почти одновременно разошлись со своими мужьями, спеси у них поубавилось, и они вспомнили об отвергнутых отцах. Мать Славика теперь охотно принимает материальную помощь, время от времени звонит и советуется по житейским вопросам.

В общем, услышав ее голос, я особенно не удивился, но ничего не понял и переспросил:

— Погоди, зачем приезжать? Что там Славка выкинул?

— Славик пропал, — повторила она упавшим голосом, и до меня дошло наконец, что случилось что-то страшное.

От сырости «москвич» никак не хотел заводиться, я нервничал и, вместо того чтобы поднять капот и насухо протереть тряпкой отсыревшие контакты, нещадно крутил стартер, сажая и без того слабенький аккумулятор. Из окна высунулся Гоша и крикнул, что сейчас наденет штаны и спустится помочь. Но помощь не понадобилась: послышались неуверенные вспышки, и машина, извергнув клубы черного дыма, наконец завелась. Я не дал мотору толком прогреться и, зверски насилуя его, рванул с места. Пока мчался через обледенелый двор, машину несколько раз занесло и она едва не вмазалась сначала в ограду сквера, потом в котельную, потом в какой-то грузовик.