Когда я ехал домой на встречу с Артемом и Левой, было уже за полдень. Валил густой снег — первый этой зимой настоящий московский снегопад, когда все в белой пелене и кажется, что хлопья размером в блюдце вовсе не падают вниз, а неподвижно висят в воздухе, и ты в своей облепленной, превратившейся в снежную бабу машине паришь в облаке над мостовой, возносишься ввысь, нанизывая на антенну невесомые снежные звездочки. Но это только кажется, что возносишься, — на самом деле катишь по предательской целине, одно неосторожное движение — и твой автомобиль превратится в неуправляемые сани, которые — чуть зазевался — занесут тебя в первый попавшийся фонарный столб, и тогда в лучшем случае готовь кучу денег на жестяные работы, а в худшем — вознесешься в ином, печальном смысле, и одно утешение, что деньги придется выкладывать уже не тебе, а твоим близким.
Так что соберись, стань сгустком внимания — двигайся шепотом, на полусогнутых, в натяг и забудь о тормозах.
Но это уже — из учебника по зимней езде. И еще из того же учебника: как бы ты ни был искусен, как бы ни был искушен в тонкостях зимней дороги, рядом всегда отыщется горе-гонщик с месячным стажем, который этого учебника на собственной шкуре не проходил и потому с перепугу поддаст газу или ударит по тормозам, когда не надо, и найдет тебя, и никуда от него, дурака, не денешься, это как рок.
Я знаю все это наизусть, но все равно люблю ездить в первый настоящий московский снегопад. Так люблю, что в тот день тревожные мысли порою уходили на задний план и на душе становилось покойно, будто на самом деле ничего и не произошло. А когда я вновь вспоминал об исчезновении Славика, то утешал себя: вот доберусь до дому, а он уже нашелся.
Когда я подъехал к дому, ребята уже ждали меня у парадного в Левушкином «козле». По их озабоченным лицам я понял — не нашелся.
Поднялись в квартиру, позвонили Стасу. То же. Лева сварил кофе. Сидим, пьем кофе, курим сигарету за сигаретой. Молчим.
А р т е м. Он не мог уехать за город?
Я. Не знаю. Куда?
Долгая пауза.
Л е в а. А что, если…
Мы вопросительно смотрим на него. Он молчит и выходит на кухню, чтобы смолоть еще кофе.
Звонит телефон, я снимаю трубку.
С т а с. Ну что?
Я. Ничего нового.
С т а с. Если что, позвони.
Я. Угу. Ты тоже.
Вешаю трубку. Молчим.
Снова звонит телефон. Мне кажется, не так, как в прошлый раз: сейчас звонок требовательный, пронзительный. Не беру, хватаю трубку. Приятный женский голос.
Го л о с. Добрый день.
Я. Здравствуйте. С кем я говорю?
Го л о с. Не важно. Я насчет вашего сына.
Чувствую, как слабеют ноги, — если потребуется встать, не встану, — как немеет язык, как кровь приливает к щекам и бешено колотит в висках. Артем смотрит на меня и видит, должно быть, как изменилось мое лицо. Он быстро снимает параллельную трубку. Преодолевая накатившую слабость и дурноту, я прижимаю микрофон к губам и, мне кажется, ору, а из глотки вырывается хриплый шепот.
Я. Что с моим сыном? Где он? Говорите!
Го л о с. С ним все в порядке. Не беспокойтесь. Он жив и здоров. Вам только надо…
Голос пропадает — то ли связь виновата, то ли стук в висках.
Я. Не слышу! Где он?
Го л о с. Не слышите, потому что не слушаете. Вам надо приехать в Международный торговый центр на Пресне. Через сорок минут вас встретят в шестом подъезде представитель компании «Констеллейшн». Пожалуйста, сильно не опаздывайте, вас ждут. Спасибо.
Я. Он там? Он у вас? Отвечайте!
Короткие гудки.
Артем и я одновременно бросаемся к письменному столу: он хватает городской справочник, я лихорадочно роюсь в кучке визитных карточек и первым нахожу искомое. На черной карточке Вячеслава Харитоновича золотыми звездочками выдавлена Большая Медведица и золотыми же буквами прописано, что он не кто иной, как исполнительный директор акционерного общества «Констеллейшн». Созвездие по-нашему…
Не помню, как выскочил на улицу, как доехал до Хаммера, но доехал чудом: на улице был настоящий буран, видимость нулевая, а гнал я как сумасшедший.
Я вошел в шестой подъезд, проскочил дверь-вертушку и стал оглядываться в поисках встречающего. Тут же кто-то назвал мое имя, и ко мне подошел высокий парень в синем двубортном костюме и щегольских штиблетах, взял меня под локоток и повел через многолюдный холл куда-то налево. Я понимал, что с парнем говорить не следует — кто он? всего лишь шестерка, — но в лифте едва удерживался, чтобы не спросить, где Слава. Однако удержался, и парень, наверное, понял это, потому что уважительно, хотя и с легкой усмешкой, посмотрел на меня.
Мы поднялись на какой-то верхний этаж — до этого лифт Бог знает сколько раз останавливался, выпуская и впуская табуны элегантных мужиков и наштукатуренных девиц, — прошли по длинному извилистому коридору без окон, устланному мягкой ковровой дорожкой, и остановились перед черной дверью с сияющей медной табличкой: Constellation Ltd. Я почему-то вспомнил дверь офиса старичка Костоломоффа с такой же надраенной доской.