Бюст на родине героя

Ничего мне не оставалось, как рассказать Грише все от начала до конца, признаться в своей несостоятельности, глупости, преступной доверчивости. Я ждал взрыва самых сильных эмоций, ждал обвинений и упреков, но Гриша довольно-таки равнодушно выслушал меня и безразлично махнул рукой:

— Да хер с ними. Пусть подавятся этими костями.

И я успокоился, потому что его эмпирическая формула отрешения от свалившихся на голову неприятностей полностью совпала с моей — продуманной и теоретически обоснованной. А это — вернейший признак правильности выбранного научного метода.

Когда за Гришей закрылась дверь, я взялся за письма.

Первый конверт содержал истеричное Шуркино послание: этот мерзавец Гришка исчез с концами, никто не знает, где он и когда объявится, а дело стоит, деньги уплывают из рук, найди его живым или мертвым, вбей в его тупую голову все, чему учил нас Джеймс, заставь работать. Умоляю, заканчивал свое письмо Шурка, возьми все это в свои руки, иначе наш бизнес горит голубым огнем.

Я отложил первое письмо и взялся за второе. В отличие от Шурки, Натан никаких поручений мне не давал. Он сообщал, что они с Дорочкой очень «за мной» соскучились, а Дорочка помимо этого еще и сильно огорчена моим выбором — ты знаешь, о чем я. Лично Натан ничего против этой черненькой не имеет, во всех отношениях очень милая шиксочка — был бы помоложе, и сам бы… ой-вэй, старость — не радость… Но в чем Дорочка абсолютно права, мне нужна хорошая аидише девочка из приличной семьи — с такой женой и с такой семьей ты будешь как сыр в масле. (Я понял намек и содрогнулся при мысли о рыжих дочках.) Дорочка немного хворает, знаешь, женские дела, но на работу в цех ходит. А в остальном все у них хорошо, они надеются, у меня тоже. Что же до поездки в Энск-Шменск, то я могу не спешить, ничего срочного, ничего спешного, он мне еще напишет или позвонит. А пока обнимаем тебя, зай гизунд…

Наконец я распечатал последний конверт, ненадписанный, и вытащил из него сфальцованную вдвое открытку, на белой глянцевой поверхности которой призывно алели полураскрытые полные губы. Больше ничего. Я развернул сложенные половины — это была открытка-шутка, открытка-трюк, открытка-фокус: снаружи вырез в форме губ, а сами губы, на лукавой физиономии симпатичной черной обезьяны, на внутренней стороне открытки.

Обезьяна насмешливо смотрела на меня большими карими глазами: ну что, дружок, купился? А внизу, под нею, от руки всего одно слово — «Love» и подпись «В».

Глава 13

Недели две я прожил настоящим отшельником.

В халате и шлепанцах я проводил за столом часов двенадцать — четырнадцать и отрывался от работы, только чтобы поесть, сварить кофе, поглядеть новости да просмотреть газеты. Мои друзья знали, что я ушел в глубокий профессиональный запой, и старались меня не тревожить. Только раз робко заглянул Левушка — привез здоровенную коробку, которую назвал гуманитарной помощью, бережно поставил ее на кухонный стол и, сославшись на дела, через несколько минут сбежал. Думаю, никуда он особо не спешил, но, вот золотой человек, не стал отрывать меня от работы и деликатно смылся. Вскрыв коробку, я обнаружил, что помощь и впрямь была в высшей степени гуманитарной: помимо самого необходимого — сигарет, хлеба, пельменей, яиц, сыра и колбасы в нее были вложены и предметы роскоши — рыночная зелень и помидоры, несколько увесистых сельдей, а также полдюжины «жигулевского». Я до того расчувствовался, что скупые мужские слезы прямо-таки выступили у меня на глазах.

В общем, у меня не было необходимости выходить на улицу. Как прежде говорилось, родина дала мне все, кроме права плохо работать. А работалось отменно: голова была ясной, и страницы одна за другой вылетали из пишущей машинки. Я аккуратно соединял их скрепками и звонил работодателям — готово, забирайте! И ко мне спешили редакционные курьеры. Каково? Никогда прежде я не чувствовал себя столь значительным, столь нужным людям и, как индюк, надувался от самодовольства.

Врачи и гигиенисты утверждают, что у человека, лишенного свежего воздуха и прогулок, неизбежно наступает бессонница. Не стану опровергать мнение авторитетов, но, проводя дни напролет без движения в клубах табачного дыма, я спал по ночам как младенец, просыпался свежий, отдохнувший, в чудесном расположении духа и лежал еще несколько минут, предвкушая завтрак из Левиной гуманитарной помощи, первую чашку кофе, первую сигарету и, самое главное, первую утреннюю страницу.

У нас обычно желают успехов в труде и счастья в личной жизни. По мне, это в корне неверно. Человек именно в труде должен быть счастлив, все остальные успехи придут сами собой. В те дни я был счастлив в труде, а о личной жизни совсем не думал. Но она ворвалась неожиданно и беззастенчиво напомнила о себе как раз в самые сладкие минуты пробуждения перед предстоящим счастливым трудовым днем.

Однажды утром, когда я еще был в постели, раздался телефонный звонок. Я нашарил на полу аппарат и поднял трубку.

— Твой сын пропал, приезжай, — хриплым, прерывающимся голосом сказала мать Славика.