Blackbird (ЛП)

Виктор ощутил на лице жар. О нет, теперь-то он уже не собирался бросать даже мимолетные взгляды на красивых мужчин во время службы. За исключением Юри. У него как будто появился карт-бланш смотреть на него сколько угодно.

— Так вот, однажды я заметил тебя в городе и решил последить за тобой. Я видел, как ты встретился с пожилым мужчиной, вы разговаривали по-русски, и он укорял тебя за то, что ты слишком буржуазен. Для меня все сразу стало очевидно.

Фельцману стоило ударить его в тот день. Виктор закрыл лицо руками.

— Пожалуйста, забудь обо всем, что ты заметил насчет него. Это не касается нашего дела.

Юри выглядел так, словно хотел добавить еще что-то жуткое и дразнящее, но вместо этого лишь милосердно кивнул:

— Хорошо. Разумеется, я не могу предложить тебе в ответ никаких убедительных доказательств, что я — тот, кем назвал себя, но вот, — и он медленно снял пиджак, открывая взору наплечную кобуру с небольшим револьвером, прижатым к груди, а потом осторожно извлек его, не разрывая зрительный контакт с Виктором. — Это стандартное оружие британской армии. Не то чтобы я был британцем или солдатом, но не думаю, что в Берлине много таких штук.

Он положил револьвер на стол, предлагая Виктору осмотреть его. Там, где рукоятка сходилась со спусковым механизмом, над аляповатым подобием короны было выгравировано слово «Enfield» (7).

— Ты удивительный человек, — произнес Виктор на пониженных тонах, словно самому себе, а потом взглянул на Юри. — Я даже не надеюсь, что ты мне поведаешь, как оказался здесь на службе?

— Я получил университетское образование в Англии, и… у меня есть друзья в британской разведке. Когда я приехал в Берлин, они связались со мной, и я ощутил… — он напряженно сглотнул, отчего его шея дернулась, и отвернул лицо, вертя в пальцах несуществующую сигарету. — В Японии мы глубоко верим в важность долга, в исполнение обязательств друг перед другом. Но я не могу притворяться, что долг к моей родине — это единственное, что есть в моей жизни, или что этот долг только и имеет значение. Эта война неправильная. Может, даже неправильнее, чем любая другая война за все время существования человечества. Иногда мне кажется, как будто вся страна повержена ею, как какой-то болезнью, выпивающей ее соки.

Он был прав. В сердце немецкого общества царила грязь.

— Значит, ты знаешь о концентрационных лагерях. Они сгоняют туда не только преступников, но и тех, чей единственный недостаток — это или неправильная национальность, или болезнь, или… — или просто таких, как мы. — Да кто не знает об этих лагерях?!

Внезапно голос Юри зазвучал твердо, как камень:

— Япония тоже создала лагеря с тюремным режимом по всей Азии. Посол думает, что нам надо многое перенять от наших немецких союзников… — и его губы скривились в глубоком отвращении.

— Значит, наш долг — положить этому конец, Юри, — Виктор подцепил английский револьвер и вставил обратно ему в ладонь. — Любыми способами.

***

Холодный ночной воздух покусывал щеки Юри, пока он резко крутил педали велосипеда на обратном пути сквозь город. Он несся вдоль потемневших улиц, обычно слишком забитых для поддержания такой высокой скорости. Тревога все еще шипела и потрескивала в руках и ногах как остаточный эффект вечера.

Юри не ожидал, что Виктор окажется таким. В равной степени не оправдались ни его представления о настоящей личности, скрывающейся под маской Риттбергера, ни его идеи о том, каким обязательно должен быть советский военный офицер и разведчик. Виктор очаровывал своей непосредственностью, его легко было дразнить, и все это покоилось на каменно-твердом основании из его убеждений в праведности своего дела. Их совместного дела, как предполагал Юри, по крайней мере, пока речь шла о поражении стран «оси».

Кромешная тьма позволяла видеть небо с рассыпанными по нему звездами, словно он был за многие километры от города. Юри не мог назвать ни одного созвездия, но это все равно было то же самое небо, каким он помнил его и дома, то же, что раскидывалось над поселениями и городами Англии в ночи. Может, сегодня Минако-сан смотрела на те же звезды в ее старый телескоп.

Несмотря на риск, он все еще хранил первое письмо, которое она послала ему два года назад, припрятанным в дипломатической сумке из Швейцарии. Даже если это письмо было бы найдено кем-то в потрепанной пачке сигарет под кучей носков, оно бы воспринималось вполне нормально, хотя сам факт письма на английском языке от японской родственницы был бы несколько подозрительным. Юри и сам удивился этому противоречию когда-то, прочитав лишь первый абзац письма.