Blackbird (ЛП)

Шифр Чолмондели, как профессор Челестино окрестил его, был придуман в качестве загадки на Рождество для его жены и в итоге стал игрой для всех троих, когда настал 1938 год и начался зимний триместр в Оксфорде. Юри до сих пор понимал не все математические концепты, вложенные в шифр, но мог легко читать его, даже если фразы вроде «меня стерегут в засаде десять кошек, заныкавшихся в пальто» были куда привычнее, чем «ты должен понимать, что Япония идет по темному и нечистому пути в этой войне». Ностальгия и моральные принципы вместе представляли из себя сильное сочетание.

Существовало много такого, чего он еще не знал и не хотел знать. Воображение легко рисовало, как профессор Челестино, с его медалью Де Моргана (3), наверняка служил стране. Любой, кто встречал Минако-сан, понимал, насколько легко ей удавалось неистовствовать, унижать или искусно льстить даже самым упертым представителям Британского истеблишмента, чтобы они не мешали ей в ее делах. Но Юри не ведал, насколько далеко тянулись ниточки, будучи в курсе только насчет своей работы, а также знал Эмиля и еще одного человека, находящегося в Швейцарии, который принимал и отправлял почту, что позволяло им общаться, минуя границы конфликта. Он не представлял, сколько еще других людей в мире скармливали информацию этой балерине, оставившей карьеру и с тех пор жившей в английской глубинке. Их могли быть сотни. Тысячи. Он бы не удивился.

Юри притормозил у перекрестка и посмотрел по сторонам, стараясь различить признаки света фар. Виктор должен был поехать домой на машине — очень модной модели. Юри не мог не пофантазировать, как бы выглядел его дом изнутри. Был ли он таким же ярким и дерзким, как Риттбергер, или же Виктор переделал его в маленький уголок России, полный красных флагов и портретов Ленина? В рабочем кабинете Юри Виктор как-то упоминал, что любит читать, а сегодня перед их расставанием упомянул, что зачитывался Верленом. Может быть, у него дома хранились произведения Пушкина или Чехова — напоминания о доме.

По спине Юри вниз прокатилась дрожь, не имевшая никакого отношения к холоду. Верлен всегда напоминал ему только об одном: как он лежал обнаженный в кровати Тристана в Уодеме (4), в комнате, полной свечей, пока тот читал ему первую ариетту (5) с трогательно-ужасным французским произношением. Интересно, как бы звучал голос Виктора за тем же самым…

Спать с ним было бы плохой идеей. Еще хуже — сделать это привычкой. Но после сегодняшнего дня, лицезрев, как Виктор запинался, краснел, называл Юри «удивительным», но при этом проявлял в движениях непоколебимую решительность солдата и говорил о нацистах со сталью в голосе, у Юри это желание ужасающе возросло. Ситуация усугублялась и тем, что Виктор был единственным человеком на многие тысячи километров вокруг, с кем он мог быть хотя бы относительно искренним, и одно это уже казалось намного более интимным, чем что-либо, включавшее снятие одежды.

Несмотря на то, что была уже поздняя ночь, Юри ехал на велосипеде по городским дорогам — а это не самое подходящее место для фантазий о том, каково было бы медленно расстегивать пуговицы рубашки Виктора.

Путь домой не настолько утомил его, чтобы сразу уснуть, так что он устроился с чашкой любимого генмайча (6) у свечи, позволяя колесикам в его голове крутиться, пока полночь плавно превращалась в ранние часы утра. Он не знал, был ли уже взломан шифр «Ангоки Б-ката» (8) советскими специалистами, но даже если это произошло, то вряд ли они отказались бы от копии мануала оператора. Перемещения войск в северном Тихом океане, пусть и против американцев, тоже могли представлять интерес. И поскольку посол Осима все еще прислушивался к Гитлеру, у Юри сохранялся доступ к данным, обычно предназначенным для высшего командования Германии.

Он и Виктор будут очень полезны друг другу. А быть ли им чем-то еще, Юри еще предстояло решить.

***

— Надеюсь, ты не собираешься превращать в привычку вызывать меня, Алеша, — пробурчал Фельцман в процессе запихивания айнтопфа (9) в рот. — Если это какая-то ерунда…

Виктору казалось немаленьким достижением — наконец-то уговорить майора пообедать с ним, пусть и в тихом, захудалом пивбаре. Они не виделись всего несколько недель, но тот выглядел похудевшим и более измученным, несмотря на потепление. Виктор взял хлеба и сыра со своей тарелки.

— Думаю, ты будешь удовлетворен, Дед. Я подружился кое с кем замечательным из Токио.

— Что, наконец нашел японскую юбку, чтобы твоя итальянка заревновала? И зачем мне это лично рассказывать?

Всплывшая в голове картинка, как Сара Криспино ввязалась бы в склоку с Юри из-за него, была настолько абсурдной, что даже забавляла.

— Нет, все гораздо интереснее. Мой друг и я занимаемся одним и тем же делом. Он может быть из Японии, но у него сердце льва.

Фельцман чуть не подавился тушеным мясом.

— Ты шутишь, — сказал он.

— Я бы никогда не стал, Дед.

— Да ты постоянно шутишь со мной. Иногда я думаю, что все твое существование — это такая шутка.

Н-да…