Блад: глубина неба

— Прыгаешь!

— Прыгаю.

— Как?!

— Глотнув виски на пустой желудок.

— Но… зачем? Почему воздушная пехота? Ради чего, ведь можно было бы и меньшей кровью…

— Не хотел уступать. Не хотел зависеть от собственного страха. Пусть не смог его побороть, но смог к нему привыкнуть.

***

Имперские войска сдавали свои позиции, и ОНАР всё ближе подступала к городу Эшклинг; 286-й полк воздушной пехоты по-прежнему стоял в Уиплите и принимал участие в наступлении, ежедневно вылетая в сторону Эшклинга. А не допущенный к полётам Винтерсблад четвёртый день пытался покорить учебную вышку и совладать с боязнью высоты. С приступами тошноты он справился, тренируясь на пустой желудок, а накатывающую на краю площадки панику чуть приглушала пара глотков виски — без него Блад просто не мог шагнуть в пустоту, несмотря на все страховочные ремни. Спускаться на тросе получалось пока довольно скверно, и среди солдат ползли слухи о неподготовленности взводного, которые всеми силами подогревал Мэннинг. Благо, Асмунд никому не сболтнул об истинных причинах проблемы, и все думали, что дело лишь в неопытности Винтерсблада и несвоевременном назначении его в воздушную пехоту.

— Ты бы хоть не пил, что ли, раз уж в бой не идёшь, — обронил Грег как-то вечером, докуривая сигарету в компании друга, — тебя и так недолюбливают, говорят всякое, а теперь ещё и перегаром всех раздражаешь.

— Что — думают, я тут закладываю, пока вы наступаете? — Блад стряхнул пепел в снег себе под ноги, выдохнул струйку дыма в черноту звёздного неба.

— Так и думают. И Мэннинг ещё треплет о моральном облике офицеров.

— Ну да, уж кому, как не ему, про моральный-то облик, — младший лейтенант поправил накинутую на плечи шинель, — он это на своём опыте знает.

— Такие, как Вэл, умеют заводить друзей. И изводить врагов. А ты со своим зазнайством всех ещё больше против себя же настраиваешь: пришёл новый человек, толку нет, зато спеси — через край.

Винтерсблад хмыкнул, глубоко затянулся.

— Их дело. Я не дорогая детхарская шлюха, чтобы всем нравиться. И не собираюсь подхалимничать перед дружочками Мэннинга. И можешь не стараться: темно, я всё равно не вижу, как ты сейчас закатываешь глаза.

Асмунд вздохнул.

— Какой подхалимаж, Шен? Можно просто нормально с людьми общаться? Уважительно? Не провоцировать никого? Это что, особый вид наслаждения — наживать себе врагов?

— Подхалимаж, Грег, это курить тут со мной, рассказывая, как плох Мэннинг, а потом пойти играть с ним и его компанией в карты, да вовремя поддаться, чтобы всем понравиться. И не говори мне, что это — уважение, — Винтерсблад затоптал свой окурок и пошёл в казармы.

— Ну хотя бы не пей, пока не летаешь, — попросил ему в спину Асмунд, — а то подумают, что ты тут надираешься, болтать начнут!

— Ты слишком зависим от чужого мнения, Грег, — бросил Блад, — и этим очень удобен для таких, как Мэннинг. Но не жди, что они отплатят тебе за это удобство чем-то хорошим.

***

Утром, после того как полк покинул расположение, Винтерсблад, глотнув виски вместо завтрака, отправился на учебную вышку. Поднявшись на верхнюю площадку, он надел ремни и, перепроверив карабины, подошёл к краю, глянул вниз.

Внутри всё скукожилось так сильно, что стало трудно дышать. Кончики пальцев начало покалывать ледяными иголками, голова закружилась, перед глазами поплыли знакомые фиолетовые пятна. Винтерсблад сделал колоссальное усилие, чтобы остаться на месте, не отступить вглубь площадки, не опуститься на четвереньки, не схватиться за деревянную стойку, когда его накрыло, окатив холодным потом, беспомощное ощущение покатой скользкой поверхности под ногами. Площадка, на которой он стоит — ровная, без уклона, и на нём — страховочные ремни. Даже если он оступится, он не разобьётся. Мало того — он должен, — сам должен — шагнуть вниз.

Блад торчал на краю очень долго, привыкая к высоте, не позволяя страху завладеть им безраздельно и заставить отступить. Сквозь все малоприятные телесные ощущения эта борьба начинала ему даже нравиться. Было что-то щекотно-пьянящее, завораживающее в чувстве высоты, когда страх захлёстывает, словно ледяная волна, и едва не сбивает с ног; дыхание перехватывает, в ушах шумит, но разум достаточно твёрд, чтобы помнить: это обман, страховочные ремни надёжны! Это чувство сродни восторгу: заставить себя шагнуть вниз, сделать то, чему яростно сопротивляются инстинкты, чего больше всего боится тело, и знать: вопреки всем законам, ничего не случится.

— Бессмертие и всемогущество, — пробормотал Винтерсблад, глубоким вдохом успокаивая нервы, и спрыгнул.

Плавно тормозя рычагом, он замедлил падение и спустился уже до середины троса, как вдруг блок заклинило.

— Копаный бруствер! — пробормотал офицер, дёргая рычаг, но тот не поддавался. — Чёрт! Чёрт-чёрт-чёрт!