Благодать (СИ)

— Мне жить-то осталось чуток, так что я не трачу время на всякие глупости. Мне б только пчелок додержать…

— До чего?

— Пока солдатики не вернутся. Для наших-то медок. На опарыше приедут.

— Ясно, — протянул Иван. Ему вдруг стало все действительно понятно: и что сам заработался настолько, что кошмары наяву видит, и то, что дед явно безумен, и то, что попался на россказни шизика, по которому плачет психушка, в каковую Петропанкрат точно не попадёт — «скорая» в леса не ездит. — Я, наверное, прямо сейчас и уйду.

— Как хочешь. Обратно не поволоку.

— А рассвет скоро?

— А это Тришка знает: как захочет, так и будет. Всё, я спать буду, а ты – хоть на голове стой. Но совет послушай: уж лучше со мной в Елань, чем одному, в ночи – в лес.

Старик со крипом костей и досок рухнул на топчан, и через полминуты уже похрапывал.

И впрямь, не было резона переться в чащу ночью, не имея даже фонаря. Да и будь он, как ориентироваться среди этого растительного безобразия? Хотя, может, снять тот, что над входом? Или взять со стола эту уродливую лампу с вогнутым, давно не полированным, отражателем? Иван не решился на воровство, разъясняя себе нежелание тотчас покинуть избушку верностью чувству благородства: его же попросили подежурить. Так что он расположился на ящике у окошка, положив перед собой сигареты и зажигалку, приспособил под пепельницу снятое с посудной полки блюдце с выщербленными краями, и принялся наполнять сымпровизированную пепельницу окурками, выстраивая из охнариков кособокую модель колодезного сруба. Окурочный колодец довольно скоро наполнился пеплом, а потом и вовсе потонул в нем. Избушку заволок дым, и хотя глаза от него слезились, Иван все же не стал открывать дверь – вдруг хозяина протянет, вдалбливал себе эту мысль и открещивался от тех, что пугали желанием открыть дверь и возможностью обнаружить в проеме любопытствующую морду.

Так что же, неужели это было именно то, что растерянное сознание не знало, в какие свои закоулки пристроить? Он снова и снова прокручивал перед мысленным взором сценку с этим долбанным Тришкой, и ничего в ней не менялось. Образина была всё такой же расплывчатой, нет, меняющейся, зыбкой, струящейся, но одновременно и твердой – он-то, прежде чем обернуться, уперся в тварь. Как ни прискорбно для здравого рассудка, следовало признать, что будь Тришка и впрямь лешим – лешаком его назвал лесной отшельник, - а не потерявшим даже уродский облик инвалидом, сдружившимся с чокнутым Петропанкратом, это объяснило бы блуждания Ивана по лесной дороге.

Он размышлял над этим и приходил к одному отвратительно простому выводу, поганому тем, что подтверждал плачевное состояние его психики: нервный срыв мог быть следствием несуразной погони, сумасбродным беспокойством о Маше и неспособностью, невозможностью повлиять на абсурдность происходящего.

От выкуренного голова трещала, в легких саднило, в горле пекло, словно оно покрылось медленно стекающей в легкие смолой, глаза выжигало. Иван чихнул, и вдруг перед ним предстал печальный пейзаж с окровавленной майкой у покинутого Машиной компанией автобуса. Придется признать, что хозяину майки не случится сожалеть о загубленной шмотине. Сожрали бедолагу. Вот оно, безумие, подумал Иван.

Его блуждающий в дымной мгле взгляд остановился и сфокусировался на штанине джинсов. Блямбы грязи покрывали штаны будто камуфляжными разводами.

В окошко билась плеть молодой поросли, словно на ночевку просилась. Самим места мало, подумал Иван жлобски и опять уставился на штаны, разглядывая пятна и находя их похожими на контуры каких-то постапокалиптических тварей. И свободной от разглядывания вернисажа на собственных штанах частью сознания пытался ответить на вопрос: а может ли быть в лесу вообще ветер силы достаточной для того, чтобы ветки вот так хлестали по стеклу? Да и не было, вроде, под оконцем ни куста, ни деревца.

Иван выглянул в окошко, приставив к стеклу руки на манер рупора и пропихнув между ними лицо. Прутик бился в окошко размеренно, и Ивану пришло на ум, что удары похожи на усталый стук кредитора, в очередной раз не заставшего должника дома. Обычно – уж Иван-то знал – после таких ударов ростовщик стремительно удаляется, решив, что с него довольно и придется прибегать к мерам негуманным, но действенным. Так что следует ожидать прибытия коллекторов. Иван задрожал.

Он бросился к двери, и после ее хаотичного осмотра скис – дверка была хлипкой, сколоченной из полудюймовых досок и не оборудована ни засовом, ни крючком, ни даже обыкновенной сортирной деревянной заверткой на гвозде. Если даже ее ломом подпереть, которого здесь явно не окажется, она все равно от одного достаточно сильного удара ввалится внутрь набором рассыпавшихся трухлявых досок и брызгами гнилых гвоздей. Он подпер ее спиной, и тотчас отпрянул.

Он боязливо прислонил к ней ухо, вслушиваясь в довольно громкие звуки снаружи и стараясь не обращать испуганного внимания на храп старика, уже сам по себе кажущийся угрожающим.