Благодать (СИ)

— Нагляделся? — проскворчала Паня голосом яичницы, поющей на сковороде свою последнюю песнь. Голос ее оторвал меня от фоток.

— Ага, — ответил я, глядя на нее и гадая, самопроизвольно всплыла в голове сцена нашего с тобой прощания, или Паня как-то извлекла ее из моей памяти. Если это так, то совершенно напрасно она ковырялась в моей башке – я с ней откровенен, как ни с кем. Жажду общения могу удовлетворить только с нею, и в случае со мною срабатывает что-то вроде синдрома болтливости случайного попутчика. Паня располагает к откровенности настолько, что это даже подозрительно, сама знаешь, человек я довольно замкнутый. И дело тут не столько в комплексах или тайном желании окутать себя ореолом угрюмой загадочности, сколько в стойком представлении, что чересчур болтливый мужик пропорционально степени разговорчивости в большей или меньшей степени становится похож на бабу. В Благодати это мое убеждение – или заблуждение? – исчезло без следа, и лавина озвученных душевных терзаний хлынула на бедную старушечью головенку столь же яростно, как в этот дневник. А старушка по этому поводу не выказывает отрицательных эмоций, и с большой охотой выполняет роль плакательной жилетки. Мне кажется, она мысленно подбадривает, а то и понуждает меня к откровенности.

— Баб Пань, вопросик можно?

— Нет, — как отрезала.

— Я понять хочу, как…

— Рано. Или поздно. Не время, словом. И не здесь, тем более. — Она проворно двинулась к корзинке, с которой пришла, и вынута плотно укутанный пуховым серым платком слабо парящий горшок. Она поставила его рядом со мною, на тумбочку у изголовья кровати. Паня немного приподняла крышку, и мне в нос шибанула вонь, какая, должно быть, может возникнуть при кипячении гнилой болотной воды.

Я отрицательно покачал головой. Как бы ни экзотично пах адский бульончик, хлебать его не представлялось мне разумным.

— Пей! — рявкнула она, отливая немного жуткого отвара в кружку с остатками чая. Она впилась в меня ласковым взглядом, и я вмиг окостенел, не в силах ни рукой пошевелить, ни головой мотнуть. Она приблизила кружку с отваром к моим губам. Отвращения я уже не испытывал. Жажда палила меня изнутри, и утолить я ее мог только тем, что принесла заботливая Паня. Она немного отстранила кружку, словно сомневаясь, правильно ли поступает, и я издал возмущенный вопль, и голов был разорвать ее на куски, найди вдруг в себе силы разорвать оковы охватившего меня оцепенения.