— Ну. От белочек прятался. От живых или пригрезившихся – не суть важно. Дурковал по полной программе. — Вадька ухмыльнулся.
— Хватит, — Маша рубанула рукой воздух. — Осмотримся давайте, что ли.
Вне всякого сомнения, именно здесь ее папашка и обретался. По крайней мере, последние месяцы жизни, если вообще можно вообразить жизнь в таких условиях. Она видела нечто подобное в квартире одного старого козла из Худфонда, в какую попала добровольно, в порядке гуманитарной помощи дряхлеющему художнику, а ушла оскорбленной в лучших чувствах – у перечника даже намека на эрекцию не наблюдалось, хоть старый от отчаяния готов был хоть веник привязать к своей не подававшей признаков заинтересованности сморщенной пипетке…
Посреди комнаты стоял разложенный диван с открученными – или отломанными, что казалось почему-то более вероятным, - подлокотниками. На диване – смятая, грязная постель, пересыпанная самокруточными охнариками и хлебными крошками, мелкими – куриными? – костьми с высохшими волокнами мяса, смятыми консервными крышками. Маша не могла вообразить, как можно спать в этой груде мусора, где и задницу-то некуда притулить. Постель больше походила на свалку, чем на место отдохновений.
На затоптанных ковриках, застилавших крашеный охряной – вот спрашивается, подумала Маша, отчего этот фекальный цвет так популярен? – краской пол, валялись запыленные бутылки из-под дешевого винища, капли которого на ковриках темнели, точно кровяные.
Под зарешеченным изнутри прутьями оконцем – стол о трех ногах, заваленный скомканными листами бумаги для рисования, перемежающимися бумагой потоньше, да обрывками газетных и журнальных страниц, пожелтевшими, высохшими до такой степени, что, казалось, при прикосновении рассыплются в прах. Лампа с прогоревшим абажуром украшена дурацким картонным колпаком с металлическим, похожим на бронзовый, бубенчиком. В общем, ничего интересного.Маша направилась к двери.
—Слушай, а для чего он на это окно решетку поставил? — спросил Шурик.
— А я почём знаю? Ты спрашиваешь меня так, будто я всю жизнь провела рядом с заботливым папкой, а не только теперь, вместе с вами, имею возможность ознакомиться с его немудреным холостяцким бытом.
— Не устала, речь толкать? — Вадим подпирал спиной стену.
— Когда устану, к тебе обращусь, — проворковала она, с удовольствием отметив, с какой скоростью Любина рука устремилась к предплечью Вадима – белобрысая пыталась напомнить о своем существовании. Что ж, ей это удалось – ладонь парня накрыла ее руку, и он посмотрел в глаза Любы не то виновато, не то настороженно.
— Словно обыск тут проводили, — Шурик обвел комнату взглядом. — Никому в голову это не пришло?
— Или хозяин торопился слишком… — проговорила Люба.
— Ой, я вас умоляю! — Маша закатила глаза. — Мне сдается, папашка мой просто свиньей был, так что не стоит строить дурацких предположений.
— Вот он, глас дочерней любви, — патетично произнес Сашка.
— Шурочка, у тебя есть одна удивительная способность… — ласково проговорила Маша, и двинулась к парню. Тот рывком поднял руку и поправил очки. Ну, не нравилось ему, когда Машка начинала говорить так задушевно-проникновенно – как правило, за этим следовал чудовищный скандал, реже – жуткий Машкин плач, отчаянный, надрывный, казавшийся истощавшим ее до полусмерти.
— Маш, ну, пошутил, надо было как-то отвлечь…
— От чего же, голубь ты наш голубой?
— Маш, сказал же: молчу. Затыкаюсь тряпочкой. Или мне тоже уйти?
— Да как же я без тебя, — вздохнула она.
— Пошли вторую посмотрим, — предложила Люба, сильнее вцепившись в Вадьку и стойко перенося полный брезгливого презрения Машин взгляд.
— Только давайте договоримся: без взаимных наездов, — сказал Шурик. — Нет, серьезно. В городе еще надоело, а мы и тут собачимся. Я в этом принимать участия не хочу. Короче, когда кто из вас начнет проламывать башку другому в желании поглядеть, чем она набита, я останусь в стороне. Пусть это – позиция слабака, но лучше быть слабаком с целой башкой, чем героем-заступником – с пробитой.
— Что ты так о своей башке-то печешься? — спросила Маша.
— Сам не знаю. Дорога, как память.
— Так оставайся здесь, или и впрямь – вали во двор.
— А какая здесь связь?
— Ну, уж мобильной тут нет, точно могу сказать, — встрял Вадька и дураковато гоготнул. Как в кино.
Они вышли из комнатушки и вновь сгрудились в коридорчике, у деревянной скульптуры. Они уставились на неё, похабно сиявшую.
3
— Привет, соколики!!! — рявкнуло за их спинами.
Вадим одеревенел, представляя, как выглядит со стороны, будучи склоненным в идолопоклоннической позе у сияющего деревянного безобразия.
Люба подумала, хорошо, что она выпила за завтраком всего одну чашку чая – мочевой пузырь болезненно сжался, но конфуза не приключилось.
Шурик подпрыгнул на месте и слабо вскрикнул, очки упали на пол, и он тут же рухнул на колени, елозя в поисках пропажи руками больше по обуви компании, чем по полу.