— Чертокопытник, — произнесла она с любовью, и выудив из кружки разлохмаченный кусок разваренного стебля, и вылила пойло в мой раззявленный рот. Едва жидкость достигла желудка, я обрес способности двигаться. Но сим даром не воспользовался – смертельно захотелось перекемарить часиков десять.
— Хозяин-то не беспокоит? — донеслось из далекого далека.
— Какой, на хрен, хозяин? — промямлил я.
— Домовой-то, по вашему.
— А? Нет. Спасибо. Помогло.
— Так ты и пьянствовал потому? — губы ее скривились.
— Да нет, из-за кровохлебки. Котенка, вроде, ей скормил. Или показалось…
— Ну, ты прям как дитя малое.
— Предупреждать надо.
— Так я ж тебя добудиться не мола.
— Ой ли…
— Пообвыкнуть тебе надо. А кровохлебка – она первостатейное дело.
— Надеюсь, курс лечения благополучно завершен? Методы подобного рода больше использоваться не будут?
— Не, она отцвела уж, а когда теперь будет – никому неведомо.
— Как это «никому»? Ты ж у нас тут травница.
— Ведьма я, — насупилась.
— Тем более, в курсе должна быть. В смысле, когда зацветет.
— Сам узнаешь, когда. Хозяин-то, вишь, попритих.
— А он-то тут при чем?
— Иногда чует.
— Что чует?
— Да ты поспи, поспи лучше. Работы у нас с тобой полно.
— Ну да, а ты меня после трудовой вахты лечить станешь… Чем в следующий раз?
— Надо бы. Да только сам потом попросишь.
Она засобиралась восвояси, впрочем, е слишком проворно – как разобидевшаяся любовница, суетящаяся по дому в поисках косметички и надеющаяся, что вида ее метаний и времени их хватит на то, чтобы любимый одумался и осознал значимость момента. Мне не хватило – Паня ушла, осторожно прикрыв дверь.
Меня таки сморило, но я не поддался ведьмовским штучкам, и, приложив к этому невероятные усилия, смог встать с кровати и принялся нарезать кривые круги по дому, то и дело сонно цепляясь за косяки дверей, налетая на стулья и спотыкаясь о собственные тапочки. Потом присел на самый краешек стула, так, чтоб неудобно было. И отрубился.
Снились мне гигантские стебли-стволы чертокопытника и бегавшая меж ними обнаженная женщина. И я возжелал ее, как почти одичавший полярник. Я рычал и ломал толстые, хрупкие стебли направо и налево, тщась соорудить нечто вроде загона для издевавшейся над моей неповоротливостью красотки. Она хихикала и ускользала, рыжеволосая милашка русалка. Я не видел ее лица, но думал, оно не посрамит великолепия тела. Она дразнила меня, подпуская на шаг и удаляясь на два.