2
Иван провалялся в лесном домишке почти сутки с того момента, когда хилая дверца хибары Петропанкрата распахнулась и явила кошмар во всей его уродливой красе.
— Я подушку ему подкинул, сорвиголовкой набитую, — сказал Петр – Панкрат.
— Это что, наркота местная?
— Чего?
— Опьяняет?
— А-а-а, — протянул старик понимающе, и почесал голову, вызвав отступление парня, которому не улыбалось нахватать вшей. Хотя, - добавил он про себя, - поздняк метаться.
— Так что, рубанет его твоя подушка, что ли?
— Не, отрезвит малость. Укорот даст.
— А почему он именно на тебя напал?
— От тебя ж духами за версту несет, а ему противно это, и опасно даже…
— Это одеколон, — зачем-то поправил старика Иван и, проведя ладонью по щеке, поднес к носу, понюхал. Запах еще держался, что было удивительно – «потная спираль», повисшая в избенке, была настолько мощно закручена, что избавиться от вони помог бы разве что хороший пожар.
— А нету никакой разницы, — пробурчал старик.
— Дед, может, мы его совсем, на хрен, отравим? У меня в сумаре дезодорант, вроде, есть.
— Папироской лучше угости. Меня.
— Да травись, — Иван, пожав плечами, протянул пачку сигарет. Старик цепко за нее ухватился, вырвал из Ивановой руки и расплылся в улыбке, обнажив зубы цвета грязного песка.
— Спасибо, племянничек. Сто лет не курил. Первый-то запрещает, ну, если не под дымососом. — Глаза старика сузились подозрительно: — Ты ведь не скажешь, нет?
— Нет. Давай валить отсюда. Если ты и привык к такой скотской жизни, то наверняка после того, как тебя едва не сожрали, изменишь свой подход к вопросу личной гигиены. Я тебе по такому случаю еще и сигарет подкину, так что давай, не нычь, кури спокойно. Лучше, как я понимаю, травиться постепенно никотином, чем быть разжеванным одномоментно. Знаешь, до меня пока не дошло, что тут за срань творится, и я хочу смыться, пока на этот счет не просветился.
— Так никто не мешает – просвещайся. Я, если чего, подсажу, что да как.
— Нет, ты не понял…
— Да всё я понял, не тупее других. Может, тебе и в самом деле в Елани-то делать и нечего? Даже если и так… я не определился… да всё равно ведь без меня тебе не выбраться. Ну никак, вот ты хоть пыжься тут передо мной, хоть тужься.
— Помоги, в таком случае, дед Панкрат. Я заплачу. По-моему, уже предлагал, — проговорил Иван поспешно, и запнулся, решив, что повторением своего предложения может старика обидеть. И обругал себя. В который раз.
— Деньги твои мне ни к чему, я говорил. В Елани тоже ларек закрыт. Опарыша-то давно не было, — сказал старик явную чушь. Наморщил лоб, прикрыл глаза ладонью, указательный палец со скрежещущим шуршанием ковырял слипшуюся прядь волос. Через минуту, для Ивана субъективно растянувшуюся на годы, старик вскинул голову: — Только после того, как Первый «добро» даст. Раньше и не помышляй. Отвечать-то мне потом, а я это люблю, как Тришка – твои духи. И не в страхе дело. В ответственности, да вам, молодым, не понять такого. Ну, уж такой я есть. Таким воспитали, и жизнь, и Елань. Потому и оставили меня здесь вроде как за сторожа, пока офицерики из отпусков не поприезжают.
— Не понял. Мы что, еще и ждать кого-то будем?
— А куда тебе торопиться? Семеро по лавкам, небось, не скачут. У тебя что, жена-то хоть есть?
— Невеста. В Благодати. Говорил же.
— Да-а-а? — изумился Петропанкрат. — А чейная же она, к кому приехала-то? Ну, если ты не на Пане жениться собраться – она одна там всё в молодухах ходила. Ага, до старости. Так вот, что я тебе скажу: не смей, коль так. Жизнь свою загубишь, почём зря. Она ж только прикидывается девкой, а самой – лет под задницу. Постарше меня будет…
— Да ты чего? Какая, на хрен, Паня? Что касается того, к кому моя невеста приехала: не знаю. Она мне как-то не докладывала.