Благодать (СИ)

— Вот те раз. Ты что ж, ни фамилии, ни роду её не знаешь? – потешался Петр-Панкрат, молодея прямо на глазах.

— А что в этом такого противоестественного? — спросил Иван, покрываясь испариной при виде эволюций во внешности старика, да уже и не старика, скорее – потрепанного судьбой мужика. — Ты вот, к примеру, знал?

— А то как же! — возмутился уже скорее Петр, чем Панкрат.

— Каюсь, не знаю, — солгал Иван, пожав плечами, и почувствовал смущение. Этого только не хватало.

— А мы тут, почитай, все сродственники.

— В таком случае, я не удивляюсь… — начал было Иван, и вновь осекся, сочтя почти вырвавшееся замечание о вреде кровосмесительства не вполне корректным. Вот странно, в городе он не стеснялся в выражениях, общаясь с людьми, а здесь вот переживает, блин, чтоб этого пердуна – да нет, уже крепкого такого, жилистого мужика, - обидеть. Впрочем, в Ростове он и не зависел никогда ни от кого настолько, как теперь – от благорасположения Петропанкрата.

— Ладно, пошли, — сказал хозяин халупы, вновь седея и будто пылью старости покрываясь. Решительно наклонился и принялся обвязывать вокруг голеней длинные, сплетенные из какого-то растительного волокна, шнурки, поддерживавшие лапти, в кои шнуровка была продета пижонского вида крестиками.

— К Первому твоему, что ли?

— Ну а к кому ещё? К Тришке? Хотя – можно, конечно. Да не боись – шучу.

Старик подошел к полочке, с которой ночью парень снял горшок с похожим на патоку медом, которым обрисовал вокруг себя обережные круги. Иван поежился – молчание старика затянулось, и ему казалось, он знал тому причину. Когда Панкрат обернулся, Иван попятился, и упал на задницу посреди комнатенки. Лицо старика, вытянувшись в каком-то обреченном выражении, пошло синюшными пятнами.

— Ты что же, сволота, мед сожрал? — просипел старик едва слышно сквозь щель между бледными, потрескавшимися губами.

— Нет, я его по полу размазал! — сказал Иван, вкладывая в голос весь сарказм, чтобы старик и впрямь не посмотрел на украшенный кругами пол, на котором сейчас сидел подавленный поведением старика парень. А дед значения его интонациям не предал, и глянул. Иван сидел, словно в центре мишени, правая ягодица угнездилась в блюдце с окурками. Рядом валялась перевернутая керосиновая лампа, потухшая из-за того, что кончилось топливо.

— Дурак, — проговорил старик.

— Я что-то не то сделал?

— Не канает это здесь, — прокряхтел старик.

— А что тогда? Что, как ты говоришь, «канает»?

— Ну, первое дело – узгуй, гриб такой, — старик завертел ладонями, обрисовывая в воздухе контуры, но движения его были столь быстры, что Иван толком ничего и не разглядел. — А уж после – медок. Хоть Витьки надо мной и ржали. А у самих белладоннита было вдосталь, а мне только на шнурки вот эти и досталось, — он кивнул на обувку, — а вона как вышло – я еще тут, а они все уж в отпусках давно…

— Померли, что ли? — спросил Иван, ощущая себя будто на пронизывающем холодом ветру.

— Ну, так я ж и говорю: в отпусках.

— Так кого мы ждать собираемся, в таком случае?

— Смену-то должны прислать. Там же и железяки всякие, и каптерка… Сапоги я брал, чего уж, а автоматики припрятал, ага, припрятал, как надо, всё честь по чести…

— А мне-то чего туда переться? Ты перед кем выслуживаться собрался, если начальство всё передохло?

— Смена должна быть, — тупо упорствовал старик.

— Да бросили они, на хрен, твою Елань. Ты ж как тот партизан, что после войны еще долго за грибниками да бортниками гонялся. Ты хоть в курсе, что в стране-то происходит?

— Приказа никто не отменял. Значит, буду сторожить. Охранять от таких вот, — глянул на парня.

— Да от кого охранять? Кто сюда в здравом уме сунется?

— Ну, ты-то вон смог.

— Опять двадцать пять. Говорю же, леший попутал, — сказал Иван, поднимаясь с пола. К штанам прилипали тягучие сопли загустевшего темного меда.

— Вот то-то и он, выворотень, — кивнул головой дед, и Иван малость ошалел: а ведь и правда – леший, как бы ни называлась эта тварь по-местному. Хотя он здорово сомневался, что описание твари есть в каком бы то ни было справочнике.

Старик принялся сучить по медовым кругам лаптями, жестами показывая: делай, мол, как я, делай лучше меня.

— Для чего? — спросил Иван. — Чтоб Тришку твоего со следа сбить? Так ведь он может ну хоть вон в тех кустах притаиться, а потом просто красться по пятам, метрах в десяти позади, не теряя нас из поля зрения. — Вспомнив вращающийся глаз существа, Иван вздрогнул. — Не уверен, что смогу продвигаться по лесу бесшумно, но отчего-то мне кажется, что Тришке это вполне по силам.

— Тут и без него погани хватает, — проворчал старик. — Ты давай, топчись по медку-то. А Тришка теперь спит. Наверное.

— Наверное? — переспросил парень, топая по застывшим кривым полосам и шаркая, втирая мед в протекторы ботинок.

— Сезон, похоже, начался, так что наверняка не могу сказать.

— Сезон… Охоты, что ли? — Иван замер. — На нас?

— Хошь – на них поохоться, если сдюжишь. Ружья-то нету, так что строгай рогатину. Гы-ы-ы.

— Газовый есть, хотя…

— Вот-вот. От пердежу – и то больше толку будет, — старик ухмыльнулся.