Благословенный

— В общем, вы в чём-то правы: обладание обширными восточными землями имеет свои минусы. Это не только моё наблюдение: даже англичане, глядя на своих соотечественников, разбогатевших в Индии, отмечают, что те усвоили там самые вредные восточные привычки, и презрительно называют таких богачей «набобами». Но, Индия далеко, влияние её жителей на англичан всё же незначительно, а вот мы многое усвоили из обыкновений и привычек жителей Востока. Но иначе было нельзя — без этого мы не победили бы империи степных кочевников и не смогли бы ужиться с ними в одном государстве. В сущности, Россия — уникальная страна; мы самое восточное государство, имевшее, тем не менее, морской путь в Европу. Тем самым мы смогли получать европейские технологии, с помощью которых завоёвывали Восток. Помните, я сказал, что Стародуб был взят пороховой миной? Мы не знали о таком оружии: именно под Стародубом мы впервые узнали, что немецкие инженеры умеют подрывать стены мощным взрывом. И, через двадцать лет, немецкие инженеры в составе царской армии подвели пороховые мины под стены Казани… А потом, завоевав европейскими средствами восточные земли — Поволжье, Сибирь, Урал, — мы применили их ресурсы, чтобы восстановить наши западные границы. Мы применяем богатства Востока, чтобы бороться с Западом, и знания Запада, чтобы покорять Восток. Но для этакого фортеля нам надо было крепко породниться с восточными людьми: мы стали с ними намного ближе, чем ваше спесивое шляхетство могло бы даже подумать сблизиться с белорусами, украинцами и иными «диссидентами» покойной Ржечи Посполитой. У вас нет шансов занять наше место: для этого вам надо было бы стать Россией. И, если вы желаете возвратить исконные ваши земли, вам надо вступить с нами в самый близкий союз. Я готов поддержать возрождение Польши в границах 1772 года… но только западных границ. Восточные ваши рубежи пролягут примерно по Бугу — восточной границе расселения польских крестьян. Граница может быть уточнена этнографическими и историческими данными, но без значительных её перемещений. На таких основах мы можем договориться о союзе против Пруссии.

— А Австрия?

— Французы весьма успешно действуют против них. Думаю, в ближайшее время их ждёт заметное ослабление! Так что, пан Костюшко, подумайте над этаким вариантом. Понимаю, моё предложение трудно назвать щедрым, но зато оно реалистично и отвечает интересам и поляков, и русских.

На этом мы раскланялись.

Я уже покинул Мраморный дворец, когда братья Чарторыйские догнали меня на набережной.

— Принц Александр! — обратился ко мне старший из них, Адам. — Прежде всего, благодарю вас за откровенный разговор на столь важную нам тему. Мне представляется, что в теперешней ситуации вы — единственная надежда на возрождение нашей страны! И, в надежде на вас, я готов помогать и служить вам. Позвольте рассказать вам о том, чему сам я много раз был свидетелем: в манежах и экзерциргаузах Конногвардейского полка давно ходят слухи о заговоре в пользу вашего отца, Павла Петровича. Говорят, как только появятся сведения о смерти или сильной болезни государыни, как в Гельсингфорс будет послан курьер, уведомляющий о том короля Павла. Он сразу же двинется на Петербург со своими войсками, а в городе его притязания поддержит гвардия…

Вот это да! Конная гвардия замешана в заговоре! Это очень серьёзно: надо продумывать контрмеры!

— Благодарю вас, князь, — слегка поклонился я Чарторыйскому. — Эти сведения очень важны для меня.

Князь в ответ сделал жест, означающий, видимо, «Ах, не стоит толковать о таких мелочах между воспитанными людьми».

Одно непонятно. Почему он так откровенен со мною?

— Однако, князь, я право же, удивлён. Разве вы не презираете ремесло доносчика?

Адам Чарторыйский в ответ на это лишь приподнял высокомерно изогнутую бровь.

— Конечно. Но русских гвардейцев, так откровенно радующихся гибели моей родины, я презираю ещё больше.

Нда… Определённо, брать этих людей на службу было очень большой ошибкой!

Глава 32