Блаженны алчущие

Картмор начал прохаживаться по периметру площадки, осторожно, так, чтобы не подходить слишком близко к краю — наверняка его трусливое сердце еще прячется где-то в пятках. — Понимаю, я надолго оставил тебя в покое, и ты расслабился, вообразил, что тебе позволят мирно сгнить в своей дыре. Виной тому моя слабость — не хотелось думать о тебе, вспоминать, что подобные люди существуют на свете. Но ты напомнил о себе, и уж теперь, — Картмор улыбнулся во все тридцать два белых зуба. — Я о тебе не забуду.

Не забывай. Он думал, что сделал для этого достаточно, но если нет — подбавит еще.

Филип повернулся к нему спиной — опасная вольность — любуясь силуэтом Высокого Города вдали. — Когда-то я поклялся себе, что за свое преступление ты будешь платить всю жизнь, так что знай, все, что было до этого — лишь разминка. А теперь нас ждет настоящее веселье.

Теперь уже Кевин скривил рот в презрительной усмешке. — Что ж, вперед! Я тебе не завидую, непростая это задачка — мстить тому, кому нечего терять.

— Человеку всегда есть, что терять, — глубокомысленно заметил Картмор. — Только обычно он понимает это лишь тогда, когда слишком поздно.

Так сделай худшее, на что способен. Азарт нахлынул почти против его воли. Он слишком долго провисел между небом и землей, не мертвый, но и не живой, как смертельно раненый солдат, обреченный вечно ждать последнего удара. Как сорванный осенним ветром лист, что никак не приземлится.

— Удачи, Филип, только поторопись, пока я не сдох сам, от скуки, — Кевин покачал головой. — Смешно теперь думать, что все началось с того, что я осмелился поцеловать твою подружку, кривляку и шлюху. Я — и половина Сюляпарре. Преступление, которое Делиону почему-то сошло с рук.

— Не сравнивай, — раздраженно возразил Филип. С "кривлякой и шлюхой" он спорить не стал, то ли потому, что не хотел тратить время, то ли потому, что успел убедиться в его правоте. — Во-первых, Фрэнк никогда не лгал, не притворялся, что Дениза ему неинтересна. К тому же, он — человек благородный, тонких чувств, быть его другом — честь, которой можно гордиться. Хотя он и бывает слишком снисходителен к людям недостойным.

— Это точно.

Маленький подкол попал в цель. Картмор сердито сверкнул глазами, оборачиваясь, и так же гневно вспыхнул рубин у него под горлом. Голос, впрочем, звучал спокойным пренебрежением. — В тебе я ценил могучие кулаки — и собачью преданность. Без нее, от тебя никакого толку. Преступление твое в том, что ты осмелился даже думать о моей сестре. А поцелуй — просто глупость, показавшая мне, чего стоишь ты и твоя верность. За тот проступок я бы тебя рано или поздно простил. Сперва напомнил, где твое место, а потом позволил служить мне дальше. Кулаки-то у тебя, по крайней мере, настоящие. Ты просто поспешил, Грасс. Поспешил сделать подлость, и сам себя надул.

На этот раз отвернуться пришлось Кевину. Отойти на другую сторону, подальше, пока что-нибудь с ним не сделал. Ведь теперь, когда обещан финальный акт спектакля, это могло бы показаться трусостью, не так ли? Надо дождаться занавеса.

— Ах, так, — Наверное, стоило бы сказать Картмору спасибо за то, что внес последние мазки в историю их прекрасной "дружбы". — Ты прогнал меня, а потом собирался подозвать, как пса, которому сперва дают пинок, а потом позволяют лизнуть руку. Тогда я рад, что поступил так. Еще больше.

Стая воронов, черных, как его настроение, выплеснулась на серый холст неба, словно брызги чернил. Закружилась в вышине, ожидая чего-то. Ничего, добыча вам будет. Терпеть уже не долго.

Бессмысленный спор Кевин продолжать не желал. После всего, что было сказано, говорить за них должны клинки. Вот только Картмор пришел сюда не для честной схватки — и тут Кевин вспомнил, что до сих пор понятия не имеет, с какой целью тот явился.

— Ты за этим притащился? — Он сделал несколько шагов к центру площадки, избегая приближаться к Картмору, дабы не поддаться искушению. — Погрозить мне пальцем?

Вместо ответа, Филип бросил ему что-то мелкое, на свету блеснул металл. Кевин поймал предмет, оказавшийся кольцом — и это кольцо было ему знакомо. Он видел его в башне, колыбели гигантских червей, а последний раз — в подвале, откуда украшение забрал Филип.

— Это кольцо мне когда-то подарили, а я вручил его одной даме. Когда мы расстались, она вернула мне его вместе с другими подарками — можешь представить, как плохо все должно было кончиться, чтобы женщина по доброй воле рассталась с драгоценностями! — кисло заметил Картмор. — Оно навевало плохие воспоминания, поэтому я передарил его моему любезному братцу.

Бэзил Картмор!.. Еще один надменный кривляка, только этот — условно мужеского полу. Но если в дело замешан брат Филипа…