Блаженны алчущие

— Открой рот, — велел Оскар.

У него не оставалось сил. Пожалуйста, хватит. Он не мог сказать это вслух, ведь тогда кинжал окажется у него в глотке. Но когда лезвие больно надавило на губы, пришлось разжать их все равно.

— Ну что, быть может, ты жалеешь сейчас, что не умеешь махать мечом? Пойми, жалкая мокрица, тут ты не в меньшей опасности, чем на поле боя, а то и в большей. Хочу, чтобы ты знал это.

Рот заполнило лезвие. Бэзил давился им, изо всех сил сдерживая рвоту — нельзя было шевелить головой. Только осознание этого удерживало его от обморока.

— Чувствуешь вкус стали?

Он чувствовал, горький привкус металла и соленость крови, капавшей на язык с неба. Привстал на цыпочки, отчаянно пытаясь уменьшить давление, царапая ногтями стену, чтобы удержаться. Оскару достаточно нажать разок — и все, конец.

Он умоляюще взглянул на дядю, но черные глаза напротив были безжалостны.

— Знаешь, что будет, если я нажму слишком сильно? Ничего. Все вздохнут с облегчением, никто не заплачет. Ну, разве что твоя тетка, хотя эта даже на похоронах сестры стояла с сухими глазами. Может, брат немного пожурит меня, а может, и нет, потому что он тоже знает, ты — проблема, которую рано или поздно придется решить.

Бэзил протестующе замычал.

— Конечно, проблема. Ведь ты — старший сын, а значит, по закону тебе должна будет отойти большая часть наследства, земли Картморов должны стать твоими. А кто-то может сказать, что и власть над страной должна перейти к тебе, как обычно бывало. Сам по себе ты слишком слаб и ничтожен, чтобы стать соперником Филипу, но другие люди могут взять тебя в оборот, чтобы создать ему проблемы. А ты знаешь, как мой брат любит, когда что-то грозит интересам его любимчика…

По венам разливался холод. Подобные мысли приходили в голову, но теперь они обрели осязаемость и твердость стали. Если отец и впрямь так считает…

— Вот о чем я бы поразмыслил на твоем месте. И боялся. А пока смакуй каждый момент, Бэзил, пей сладкие вина и наряжайся, как в последний раз. В тот день, когда брат наконец отдаст мне приказ, я зарежу тебя с таким же удовольствием, с каким прирезал этого твоего дружка. Как его там звали, лорд Росли?

Ватная тишина — только звон в ушах, звон мира, разлетевшегося вдребезги. Между подозрениями и уверенностью разница оказалась так же велика, как между тенью кинжала на стене и ударом убийцы.

— Рассказать тебе, как долго он подыхал? — слова дяди доносились словно сквозь толстую пуховую перину. — Ведь вы же были такими друзьями!

Его бросало то в жар, то в холод. Нет, он не будет слушать. Подняв взгляд к потолку, Бэзил рассматривал рисунок плафона, виденный тысячу раз. Толстая бабища в прозрачной тряпке наполняла бокал воина в нагруднике и железной юбке. Почему их всегда изображают такими жирными?..

— Рассказать, умолял ли о пощаде? Как застонал, когда я ударил в первый раз? Обгадился ли перед смертью?

На талии воина был пояс, сочно-алый, яркая вспышка цвета. Наверное, кровь, струившаяся по шее Бэзила, ползет такой же красивой лентой.

— Три удара, хватило бы и одного, но иногда я люблю повеселиться. Должен признать, он все же был поотважней тебя — впрочем, любая крыса была бы храбрее. Еще пробовал что-то вякать…

Бабища и воин расплывались, подернутые радужной мутью. За что, почему? Он представлял себе Сирила, его добродушно-ироничную улыбку, и это резало глубже ножа. Его единственная вина заключалась в том, что он принял в свою компанию одинокого унылого юнца, научил тому, что значит быть настоящим человеком света, изысканным, непринужденным, и всегда хорошо одетым, даже если завтра — конец мира.

— Кровь перемазала весь его нарядный костюмчик, и физиономию ему я тоже слегка подпортил. Но, думаю, червям плевать, как изысканно выглядит труп, как считаешь?

Оскар вытащил кинжал, и Бэзил закашлялся, согнувшись пополам. Он кашлял и кашлял, и ему казалось, что внутренности вот-вот вылетят наружу, оставив только пустую кожаную оболочку, в прямом смысле слова вывернутую наизнанку. Когда судорога перестала сотрясать его тело, пришлось снова прислониться к стене. Голова кружилась, а толстые бабищи на потолке водили веселый хоровод.

Что-то вдруг толкнуло Бэзила вперед, вспышка, которая выжгла на миг страх, не оставив ничего, кроме ненависти.

Оскар уже удалялся, своей уверенной, небрежной походкой, как ни в чем не бывало.

— Ты заплатишь за это, животное, — кровавая пена слов сама собой срывалась с губ. — Ты и твой хозяин! И на вас найдется управа.

Оскар остановился, и Бэзил, вмиг лишившийся храбрости, начал отползать по стене. Как глыба льда сочится холодом, так вся фигура дяди, застывшего в незавершенном движении, излучала сейчас опасность.

А потом Оскар развернулся и двинулся на него.

В слепом ужасе Бэзил метнулся прочь, но ноги, ставшие ватными, подвели, подогнулись, заставив опуститься на пол. Обхватив себя руками, он скорчился, зажмурившись. Смерть, забравшая Сирила, пришла и за ним, он слышал ее шаги…