Блаженны алчущие

— Что ж, вот он я, заставь меня заплатить, — ненавистный голос звенел насмешкой совсем рядом. — Я даже подарю тебе первый удар — пальцем не шевельну, клянусь.

Нет, его не заставят открыть глаза. Он будет сидеть так, не шевелясь, пока страшный сон не пройдет.

— Это то, о чем я говорю. Если не умеешь держать клинок в руках, с тобой можно делать абсолютно все, что угодно.

Да, но Сирил был хорошим фехтовальщиком, и вы убили его.

— Я впустую трачу на тебя время. Ты — ничто, Бэзил, меньше, чем ничто. Отказываюсь верить, что ты — сын моего брата, твоя шлюха-мать, должно быть, прижила тебя с кем-то из своих любовничков. Ты не моя кровь, так и запомни, и я буду обращаться с тобой соответственно. А если соберешься мстить, то знаешь, где меня найти. Я жду.

Шаги уже умерли в отдалении, а Бэзил все не мог пошевелиться, словно вмерз в стену этого холодного дома. Он смотрел на переплетение своих тонких пальцев, белых, изящных. Бесполезных. Обычно они напоминали ему о матери, о ее нежных прикосновениях, но сейчас он их почти ненавидел. Оскар прав — он меньше, чем ничто.

Он искал ответов — и получил один. Теперь ему жить с этим.

Они отобрали у него все, и он хотел вернуть боль с избытком. Хотел увидеть кровь Оскара, разлитую по земле, даже если упадет от этого зрелища в обморок. Разрушить мир, в котором всем заправляли такие, как его отец и дядя.

Но больше всего, прямо сейчас, ему хотелось стать птицей, с которой его сравнила Ренэ. Выпорхнуть в окно, взмыть к бескрайнему небу, видневшемуся за тонкой решеткой, и улететь далеко-далеко от этого проклятого места.

~*~*~*~

Осень 663-го

Сейчас, когда по вечерам уже бывало свежо, их семейство предпочитало проводить время после ужина в небольшой, уютной комнате на третьем этаже. К достоинствам помещения относилось и то, что его не составляло труда хорошенько протопить.

Филип наблюдал за пляской огня в камине и говорить ему не хотелось. Молчали и остальные. Тетя Вивиана погрузилась в вышивку, споро орудуя иглой, Анейра, смотревшаяся королевой даже в скромном глухом платье, за последние дни вообще едва ли произнесла десяток слов. Не было и Офелии, чья милая болтовня обычно оживляла и согревала такие семейные сборища. Сестра в своей комнате, откуда ее не выпускали, словно заразную больную. Наверняка плачет, лежа на кровати.

Бэзил, как всегда, блистал отсутствием, променяв родных на компанию нелепых дружков.

А отец… Он восседал на своем обычном месте, в громоздком кресле у камина, которое никому не приходило в голову занять даже тогда, когда лорд Томас отсутствовал месяцами. Отец никогда не отличался разговорчивостью, а сейчас от его тяжелого молчания становилось не по себе.

Эти дни должны были бы стать днями радости — отец вернулся, невредимый, войскам удавалось пока удерживать напор андаргийцев, которых отвлекал бесконечный конфликт с Ву'умзеном, обострившийся за последние полгода. В военных действиях наступило затишье, выгодное обеим сторонам.

Вместо этого, в доме царила похоронная атмосфера. Приглушенные голоса, темные одежды…

Поднявшись с кресла, отец встал перед камином. Поворошив кочергой багряные поленья, уставился в огонь, будто ища ответы в его пламенном сердце, как часто делал прежде, чем начать серьезный разговор. Ранее отец отпустил всех слуг, что тоже наводило на размышления.

— Я говорил с Полом Валенна, — Он не оборачивался. Был виден лишь темный силуэт, подсвечиваемый пламенем: мощная спина, широкие плечи, непокрытая голова с по-солдатски коротко подстриженными волосами. Филипа это более чем устраивало. — Предложил ему руку Офелии.

Филип втянул воздух. Он все понимал, но Валенна так стар…

— Разумеется, было бы бесчестно умолчать об особых обстоятельствах. Пол был очень добр, — Отец произносил слова жестко, четко, без выражения. — Он понимает, что Офелия, по сути, хорошая девушка, попавшая в беду из-за своей наивности. Не будь он Валенна, он взял бы ее. Но его долг — заботиться о чести рода, не только своей личной. Он выразился с большим тактом, но суть такова.

— Ах, вот как, — сказал Филип. Я это запомню.

— Он прав, — Голос мачехи заставил вздрогнуть Филипа, уже отвыкшего его слышать. — Офелия более не достойна такого замужества.