Блаженны алчущие

Но Мирме еще не сдалась. Похоже, по этому вопросу она получила весьма четкие указания от своей повелительницы. — Возможно, вам все же удастся прийти к разумному соглашению?.. Нескончаемые военные действия не выгодны никому, включая Андаргу. Даже императорам приходится склонять главу, когда говорят факты.

Отец отошел к камину, поворошил щипцами поленья, как часто делал, когда предстояла сложная беседа или непростое решение.

— Если бы Иммер II был способен прислушиваться к голосу разума, война бы и не началась, — произнес он наконец. — Вы многое знаете о борьбе, которую приходится вести нашей стране, но даже вы, друг мой — осмелюсь назвать вас так — не знаете, как отчаянно я старался избежать открытого конфликта, понимая, что он станет проклятием нашей страны на долгие годы… — Отец отложил щипцы и встал, облокотившись о мраморную плиту. Тени от пляшущего пламени ползали по его челу, омраченному воспоминаниями. — Император повысил налоги, сделав их разорительными — и мы платили. Поставил на все важные должности своих ставленников, чужаков, — и мы смирились. Когда против Андарги восстала Лессея, я собрал войска, повинуясь приказу, и повел людей погибать на чужой войне, — Было видно, что Лорд-Защитник говорит скорее для себя, чем для окружающих, и никто не осмеливался прервать его. — Но удавка затягивалась все туже. Запрет на торговлю с вами и другими заморскими странами, новые налоги на сделки… И этот проклятый эдикт, о приведении богослужений к единому образцу. Люди разорялись, бежали из страны, восстания в городах и селах… Я все еще пытался найти другой путь. Поехал к императору, бить челом и на коленях молить его о снисхождении… — в усмешке была горечь. — Знаю, многие теперь говорят, что мною двигали амбиции. Личная обида, желание возложить себе на голову корону сюляпаррских принцев.

— А другие говорят, что вам стоило это сделать, — так же осторожно заметила Мирме.

— Зачем корона человеку, который может лишиться самой головы? — Отец пожал плечами, на которые прошлое сейчас, казалось, давило невыносимым грузом. — Так вот, императора я знаю с юности, когда он еще не был даже наследником престола. Отец дважды брал меня с собой к андаргийскому двору, и мы с Иммером быстро сдружились. Тихий, набожный мальчик, боявшийся своего отца до умопомрачения — в этом мы были схожи. Когда я прибыл в Андаргу в последний раз, Император устроил в мою честь роскошные празднества, оказывал мне почести, какие подобают принцу крови. Называл меня другом, братом, — ведь мы дальние родственники. Присоединил к моим личным владениям богатые земли на юге Андарги, и заговаривал даже о браке наших детей. Никто в моем роду не возносился столь высоко, его расположение превосходило мои самые смелые амбиции. А потом, — Cловно трещина в скале, судорога исказила лицо отца, — Потом Император выпустил новый эдикт, «Против еретиков», которыми, по его формулировке, оказывалась почти половина моих подданных.

Расхождения в том, как проводить службу и другие религиозные церемонии, давно служили источником раздора между Сюляпарре и андаргийским Пастырством, стремившимся распространить свою власть на все страны, где поклонялись Агнцу. Филипу казалось чистой глупостью проливать кровь и терять деньги из-за таких отвлеченных вопросов. В конце концов, если кто-то поклоняется Агнцу не так, как должно, им и гореть в аду, не так ли?

— Когда же пожар восстаний вспыхнул с новой силой, он прислал к нам известного вам Мадока Лийского. И еще писал мне: "Любезный брат, вы слишком мягки с безбожниками, которыми вам приходится руководить, поэтому я послал вам помощь", — Отец покачал головой, и в этом жесте была бесконечная усталость.

Мадок Лийский, острейший меч Овчарок Господних, оставил о себе в Сюляпарре кровавую славу. В своем рвении послужить Империи и делу веры, он везде видел бунтовщиков, еретиков и тьмапоклонников, ведьм и колдунов. Там, где проходил генерал Мадок и его Ангелы, люди тысячами гибли на плахе, дыбе и в огне костра, а цветущие деревни обращались в пепелища.

Лорд-Защитник продолжал: — Прошлый император тоже собирал с нас огромную дань, но он был человек практичный. Понимал, что с дохлой козы не получишь и плошки молока, и старался соизмерять свои аппетиты. А Иммер… он хотел не столько нажиться на нас, сколько раздавить, поставить на колени. Я знаю его и знаю, что он ненавидит нашу страну, все то, что она из себя представляет. Для него она была и всегда останется источником ересей и темного колдовства, символом непокорства и инакомыслия. Он — фанатик, а фанатики живут не в мире сем, а где-то там у себя в голове, в фантастическом царстве своего воображения.

Филип поменял позу. Он так внимательно, не шевелясь, слушал отца, что затекли все члены.

— Зверства Мадока стали маслом, пролитым на костер недовольства… — говорил тот. — А потом было Воззвание, и казнь благородных людей, его подписавших.