Бледнолицая ложь. Как я помогал отцу в его преступлениях

— Я на твоей стороне, и главный босс тоже. Если ты не сделал ничего плохого, мы будем стоять за тебя. Но тебе тоже надо поверить в свои силы. Я слышал о выходках твоего отца от одного из наших ребят. Да и Энн говорила, что тревожится за тебя. Но ведь он вышел на пенсию по инвалидности? Он не может причинить тебе вреда.

— О, если бы это было правдой!

— Ты слишком устал и перенервничал. Мой тебе совет — успокойся и подумай о своем будущем без страха. Тогда ты сможешь принять разумное решение. Я не принимаю твое увольнение, и секретарь Блок тоже. Сейчас ты не можешь думать ясно. Работай спокойно, не высовывайся, и через пару недель мы еще раз поговорим.

— Но…

— Никаких «но»! Иди работай и последуй моему совету. Я всегда тебя поддержу — не забывай об этом.

Когда я вернулся к себе за стол, Фрэн схватил меня за руку:

— Эй, приятель, ты в порядке? Что это за пакет ты мне оставил?

— Не могу тебе сказать. Пожалуйста, верни его мне. Ты хороший друг, но сейчас я не могу ничего объяснить. Извини!

День тянулся еле-еле, минута за минутой. Я ожидал худшего. Вдруг отец явится ко мне на работу? Вдруг наставит на меня пистолет?

После обеда Энн прошла ко мне между столов с бледным лицом и широко распахнутыми глазами.

— Твой отец звонит!

Я вскочил и поспешил в ближайший пустой кабинет.

— Я возьму трубку там. Энн, спасибо за все!

— С тобой все будет нормально?

— Я не знаю.

Закрыв за собой дверь, я посмотрел на желтую лампочку на телефонном аппарате. Пот снова потек у меня по спине. Я сел за стол и медленно поднял трубку.

— Я до тебя доберусь, — раздался в трубке глухой, угрожающий отцовский голос. — Ты ничего не добился! Твоя глупая выходка меня не остановит. Ты, мальчишка, связался со взрослым мужчиной. Ничего не кончено, дружок. И ты это знаешь. Будь осторожен, потому что я иду за тобой. Ты чертов…

Я повесил трубку, зная, что он будет говорить еще несколько мгновений, прежде чем поймет, что линия отключилась. На меня снизошло спокойствие. Вместо того чтобы храбриться, как обычно, я наконец отказался выслушивать его угрозы.

Игнорирование было для отца худшим из оскорблений. Откинувшись на спинку стула, я испустил глубокий вздох. Левая рука у меня тряслась, свидетельствуя о том, насколько страх еще силен во мне.

* * *

Салли позвонила неделю спустя.

— Отец подкараулил меня сегодня утром на парковке школы. Он ждал, пока я приеду. Я не узнала его машину — он был не на «Капри». Я так испугалась, Дэвид!

Она начала плакать.

— Он сказал, что ты ему больше не сын, и если еще хоть раз попытаешься ему навредить, то поплатишься жизнью. Я тоже его предала, и если снова так поступлю, то сильно об этом пожалею.

— Мне очень жаль, Салли!

— Он спросил, знаю ли я про письма, которые ты написал, и про то, отправил ты их или нет. Переспрашивал раза три, не меньше. Я повторяла, что не понимаю, о чем он.

— Хорошо, значит, угроза сработала, — ответил я. — Письма — это страховка на тот случай, если он попытается навредить Моне или тебе. Может, когда-нибудь я все расскажу — но пока давай забудем об этом, ладно?

— Я попробую, но, по-моему, он никогда не оставит нас в покое.

— Оставит, если мы перестанем ему уступать.

— Проще сказать, чем сделать. Он часто бывает в Хаттерасе и может в любой момент нагрянуть ко мне домой или в школу.

В слезах, Салли повесила трубку. Отец по-прежнему имел власть над ней. Мне было больно от того, что мой план не удался — ничего не изменилось. Отец будет и дальше преследовать нас.

Я продолжал работать, но отец еще не закончил со мной, что бы он там ни сказал Салли. В следующие несколько дней Мона неоднократно звонила и ей, и мне, упрекая за то, что мы не уважаем и не ценим наших любящих родителей.

— Ваш отец просит так мало взамен на свою любовь и преданность длиной в целую жизнь! Он вырастил вас и избавил от психически больной матери, которая пыталась вам навредить. Самое малое, что вы можете сделать, — это помочь ему, если он просит.

Боже, какая ирония!

Две недели я прожил у своего приятеля. Куда бы я ни шел, мне все время хотелось оглянуться. Я постоянно ожидал от отца следующего шага.

Вернувшись домой, я установил на дверь задвижку и устроился на ночь в спальном мешке на кухне. Проснувшись на рассвете, я сразу выехал на работу и уже там пробежал свои обычные пять миль и принял душ.

В тот день я засиделся в офисе допоздна, а когда приехал домой, то оставил машину в нескольких кварталах и прошел остаток пути пешком. Ночью я спал при свете.

Я спрятал под подоконником пистолет. Положил камни у входной двери так, чтобы сразу понять, не открывал ли ее кто-нибудь в мое отсутствие.

Я познакомился с соседом напротив, пенсионером, который дни напролет сидел у окна, и попросил его приглядывать за моим домом.

На работе меня несколько раз спрашивали, почему я такой напряженный — как параноик. Естественно, я не мог ничего ответить.

Отец не исполнил свой план, но довел меня до того, что жизнь стала мне не в радость. Я постоянно опасался нового нападения, и не только физического, но и такого, которое положит конец моей карьере.

Пока что у нас была ничья.